Рядом на траве сидел Хейти, изорванная одежда болталась на нем, как на пугале.
Сергей уселся на спину связанному серому.
– Ты чего вернулся-то? – Капитан был по-злому весел.
Хейти неопределенно пожал плечами. Черт его знает, мол…
– Спасибо, вовремя подоспел! Прижали мы с тобой сволоту эту!!! Прижали!!! – Сергей, сжав кулак, поднял его к небу.
Хейти хотел что-то сказать, но не успел. Он вскочил, сжал руками голову, лицо его исказилось… Падая в черноту, он успел заметить, как изменилось лицо Слесарева.
«Боги, ну почему опять? – хлестнула паническая мысль. – Я не должен это забыть! Не должен! Не должен терять сознание!»
И не потерял…
Хейти видел, как в замедленном кино, вскочившего капитана. Как тот поднимает пистолет, направляет его куда-то в сторону леса… Но не успевает. Не успевает! Не успевает!!!
И две маленькие сероватые капли с едва слышным хрустом влетают ему в грудь.
Сергей опрокидывается на спину, рот раскрыт в хрипе. Хейти видит, как земля уходит у того из-под ног, как кренится… Весь мир кренится, рушится и падает вместе с капитаном милиции Слесаревым…
Сознания он не потерял. Просто утратил контроль за телом. Как будто истерзанный мозг все-таки не выдержал, и произошел инсульт.
Хейти лежал на земле и безучастно смотрел на лицо этого странного человека. Обычного милиционера, в жизнь которого он так бездумно вломился. Уничтожил, сломал… И не смог помочь.
Хейти не видел, как на поляну вышел еще один человек в длинном удобном плаще цвета грязи. Не видел, как он развязал первого, связанного Сергеем. Не слышал, о чем они говорили, как начали методично обыскивать труп Сергея и его, Хейти, бесчувственное тело.
Лицо капитана Слесарева удалялось в темноту. Медленно… Хейти слышал его голос, хрипло выводящий что-то про весну… Слышал голос, но уже не видел лица, а теперь и слова песни начали стираться, пропадать.
«Загадки без ответов… – мелькнула мысль. – Загадки без ответов… Почему?..»
Все поглотила слепая тьма.
ГЛАВА 41
В хищной чаше зреет зверь.
– Так что там у вас все-таки в институте было? – спросил бывший комкор, присаживаясь на дощатые нары рядом с человеком в телогрейке. Тот сухо кашлянул, поежился, огляделся. Из бодрствующих в бараке был только бывший литературный критик Сухоцкий, который шагал туда-сюда в проходе и бормотал себе под нос стихи. То ли сам писал, то ли опять Гумилев…
– В институте у нас было плохо, – сказал ученый. – С одной стороны, конечно, вроде бы все в порядке. Я думаю, очень интересную вещь мы там пользовали. Но штука вся в том, товарищ комкор, как этот интерес приложить. Вот динамит: можно им котлован вырыть, а можно и Лувр взорвать… Так и мы. Знаете, что-то они там напутали, когда рассматривали мое дело. Посудите: чем меня держать здесь, постоянно ожидая, что я что-нибудь расскажу, сболтну тайну, проще было меня расстрелять. Тем более и брат у меня шел по процессу Промпартии, и родственники в Германии и Испании имеются… Другой вариант – послать меня в специнститут, есть такие, наш брат ученый там трудится, все больше пользы, чем лопатой махать. Но нет, я сижу здесь.
– Так что там у вас все-таки за штука? – снова спросил военный.
– Сухариком угостите? – ответил вопросом на вопрос ученый. – Я знаю, у вас должна быть черняшка… Вы всегда оставляете кусочек. Нет, не подумайте, я верну… Просто крутит в желудке, сосет…
– Пожалуйста. – Военный порылся в кармане и достал маленький, с мизинец, кусочек черного хлеба. – Грызите.
– Благодарю вас… – Ученый сунул сухарик в рот, причмокнул. – Вкусно… Так чей вы там шпион, а?
– Японского генерального штаба, – улыбнулся военный. – Был два раза в Токио.
– И – ничего?
– Абсолютно. Даже не вербовали. Обидно как-то… Товарищ мой по Гражданской, Ванька Мотовилин, в Италию ездил, так его там задолбали, золотые горы сулили. Сейчас, кстати, в Киевском военном округе, комбриг, говорят, цел пока…
– А шрам у вас откуда такой?
– Шрам-то? – Военный поскреб его пальцем, словно раньше о шраме и не знал. – Шрам с Гражданской. Крым.
– Понимаю. – Ученый еще почмокал, с сожалением проглотил хлеб. Вздохнул.
– Еще хотите? – спросил военный.
– Нет, спасибо. Оставьте себе. Все равно не наемся, баловство одно… Не нужно бы вам ничего рассказывать, раз вы японский шпион, ну уж ладно.
Он устроился поудобнее, зябко поежился и начал:
– 29 сентября 1940 года в воздушное пространство Эстонии, уже вошедшей в СССР, вторгся неопознанный самолет. Мало того, самолет был неизвестной конструкции, а поскольку прилетел со стороны Пруссии, то его и сочли немецким…
