– А у нас обычно в землю закапывают, если молнией ударит, – сказал Воскобойников.
– Как?! – не понял немец.
– Целиком, чтобы только голова торчала. Говорят, сырая земля электричество вытягивает...
– Берегись! Назад! – заорали сзади, и Воскобойников, услыхав громкий треск, инстинктивно отшатнулся и спрыгнул в небольшой овраг справа от тропинки. В него врезался Айнцигер, поскользнулся, покатился по склону мимо уцепившегося за кустарник комиссара.
Наверху кто-то кричал – хрипло, непрерывно. Воскобойников вскарабкался обратно и увидел, что бойцы собрались возле упавшей ели, той самой, горелой. Под ней кто-то лежал.
– Политрук... – растерянно произнес Смоленский.
Толстый обломанный сук пробил тело Вершинина насквозь, но политрук еще жил. Он перестал кричать, только цеплялся руками за черное обугленное дерево, изо рта текла густая кровь.
– Как же ты... – пробормотал Воскобойников, опускаясь на колени.
– Она сама упала, – суетливо заговорил Борисенко, словно кто-то обвинял его в нелепой гибели политрука. – Сама, товарищ полковой комиссар! Непонятно даже...
– Бесполезно что-либо делать, – сказал Айнцигер, выбравшийся из оврага. – Тяжелые внутренние повреждения.
– Вершинин! Вершинин, слышишь меня?
– Тов... товарищ полк... – пробулькал политрук сквозь кровавые сгустки и бессильно замолчал.
– Ему нужно помочь, – сказал эсэсовец. – Дайте ему пистолет.
– Вы с ума сошли! – вскинулся было Воскобойников, но понял, что немец прав. Даже в госпитале Вершинина вряд ли спасли бы, а здесь, в лесу, в снегах... Он расстегнул кобуру и вложил в скользкую от крови руку политрука пистолет.
– Давай, брат. Давай... Извини, что так вот... – тихо сказал он. – Пошли, ребята.
Они отошли на пару десятков шагов, спустившись ниже, так что сосны и политрука не стало видно. Больше всего полковой комиссар боялся, что Вершинин не решится или потеряет сознание – тогда застрелить его придется ему, Воскобойникову. Но политрук выдержал и решился.
Воскобойников вернулся за пистолетом, постоял, сняв шапку, несколько мгновений и пошел к своим бойцам.
...Что-то не так.
Что-то было не так. Совсем не так.
Вершинин погиб возле дома старого Ярка, умер вместе со всем отрядом.
Откуда горелая ель? Откуда эта история?
Воскобойников потряс головой, зачерпнул в ладони снега, протер лицо.
С кем всё это было, твою мать?!
– Вы, я вижу, проснулись, – сказал немец, почти невидимый в слабых отблесках костра. Вокруг стояла глубокая ночь – вырытый в снегу поясной окопчик они накрыли еловыми лапами и заползли туда. Вернее, Станислав Федорович не помнил, как они это делали, но сейчас лежал на боку в окопчике, подле костерка.
– Вы уснули, как только закончили копать, – поведал Айнцигер. – Прошу прощения, я несколько сорвался сегодня...
– Ерунда, – сипло ответил Воскобойников. – Сколько я спал?
– Минут сорок.
Сорок? Комиссару казалось, что он проспал часа три-четыре, причем не на холодном снегу возле почти не дающего тепла утлого костерка, а на нормальной кровати... Но что за идиотский сон – воспоминание о том, чего не случалось?
– Вам приснился кошмар? – безразлично осведомился немец. – Вы подскочили, словно увидели во сне демона.
– Что-то вроде того, – кивнул Воскобойников. – Скажите, герр обер-лейтенант, вы знаете, как в России спасают людей, в которых попала молния?
– Я видел однажды в Альпах, как в человека попала молния... – начал было эсэсовец, но тут же растерянно замолчал. – Знаете... Я хотел сказать, что не знаю, но потом понял, что знаю. Их закапывают в землю, так? Верят, что земля вытянет из тела небесное электричество... Верно?
– Верно. Верно, герр обер-лейтенант.
– Я, видимо, читал в каком-то журнале, – всё так же растерянно говорил Айнцигер. – Такое случается: никогда не знаешь, что и зачем запомнил ваш мозг, а потом необходимая информация словно сама падает с полочки...
– Не берите в голову, – сказал Воскобойников.
Он порылся в мешке, нашел дневник и химический карандаш и принялся лихрадочно записывать всё, что случилось за минувшие дни, всё, что он хотел выплеснуть на бумагу. Писал комиссар вслепую, при неверных бликах костра, и порой казалось, что рука сама ведет карандаш, сама рисует знаки, только похожие на буквы... Под конец Станислав Федорович попробовал нарисовать в меру умения то, что хотел бы зафиксировать именно в виде рисунка: разваливающийся дом Ярка, самого Ярка, трупы своего маленького отряда, труп Буренина с вырезанным на лбу значком, учителя Вальдена... Рисовать Воскобойников практически не умел, но рисовал. Поднеся листки к самому огню, он убедился, что рисунки удались, несмотря
