Мы переглянулись. Юлька скорчила просительную физиономию. Ей совсем не улыбалась перспектива ночевать в машине.
– Ну, хорошо, – кивнул я. – Окунемся в народ... – Юлька радостно подпрыгнула.
Старик был явный абориген. Из тех, что знают в лесу каждую кочку, низко свисающую ветку и корягу. Впрочем, может быть, он просто видел в темноте. От человека, живущего черт знает где в лесной чаще, этого вполне можно было ожидать.
Некоторое время мы шли по лесу, иногда цепляясь одеждой за сучья, спотыкаясь о кочки. Фонарик деда прыгал впереди, как зайчик.
– Откуда он узнал, что мы русские? – шепотом спросил я у Юльки.
– Ну, ты даешь! – удивилась она. – Твой мат-перемат на несколько десятков километров был слышен.
– Да ладно, русский мат – это достояние мировой общественности. Я не удивлюсь, если в сортире какого-нибудь Зимбабве можно найти знакомые надписи.
– Возможно. Однако настолько виртуозно обращаться с этим мировым достоянием способен только один народ. Ты лучше спроси, откуда он так русский язык знает?
Впереди, в пятне света, мелькнула калитка.
– Мы пришли! – крикнул Юкки.
Странно, но хутор встретил нас тишиной. Собаки, обычные животные для затерянного в лесах жилья, не лаяли. Расположенный неподалеку от дома сарай молчал, хотя обычно животные чувствуют вернувшегося хозяина и так или иначе дают о себе знать. Фыркнет лошадь, коротко замычит корова, завозится в своем загоне свинка. Незаметные, понятные только посвященным знаки, которыми обмениваются жители хутора.
Но сейчас на дворе стояло молчание. Не было даже вездесущего запаха навоза. Только светилось желтым низенькое окошко.
– Заходите, – позвал старик, открывая дверь.
Он наклонился, юркнул внутрь. Раздался щелчок. Вспыхнул свет.
Я с трудом протиснулся в невысокий дверной проем. Попытался распрямиться и треснулся головой о потолок.
– Елки!
– Ох, осторожно! Извините, забыл предупредить, – запричитал Юкки. – Дом сильно просел в последнее время. Совсем старый, мне уже не по силам за всем успеть. Сами понимаете, возраст требует ухода. Что для дома, что для человека…
– Ой, как мило, – прощебетала за моей спиной Юлька. – Тут всё такое маленькое…
– Когда-то было большое, – гордо ответил старик. – Когда я сам был высокий, стройный. И дом у меня был такой же. Самый лучший дом в округе. Сейчас всё не так. Проходите…
Он нырнул куда-то в полумрак, Я осторожно, не разгибаясь, проследовал за ним. Юлька что-то пищала сзади, обнаруживая на стенах разнообразные предметы стиля виллидж, подковы, хомут, деревянные вилы.
Внутри дома было на удивление просторно. Миновав двери, я потерял из виду потолок. Слабый, ватт на двадцать пять, светильничек не справлялся с темнотой, а только, казалось, углублял ее, придавал контраст.
Юкки уже сидел за столом, разливая парящий кипяток по кружкам. Старик улыбался, отчего лицо его становилось похоже на печеное яблоко, морщинистое и мягкое.
– Садитесь, садитесь.
Я кивнул и осторожно поднял руку. Ладонь ушла куда-то в темноту, так и не нащупав потолка.
Ничего себе, дом просел.
При свете хиленькой лампы не было видно даже стен. Только окно и бревна, расходящиеся в стороны.
– Садитесь, садитесь, – снова повторил Юкки. – Тут есть варенье малиновое. И блины. Моя старуха испекла. Она спит уже...
– Не разбудим? – спросил я, осторожно присаживаясь к столу.
– Нет, нет. Она спит в другом... в другой комнате. Наверху. Не разбудим.
Юлька что-то пыталась рассмотреть в темноте.
– Что ты там ищешь? – поинтересовался я.
– Тут печь, – зачарованно ответила она. – Большая.
И действительно, из полумрака выступала огромная, толстобокая русская печка. Странным было то, что раньше я словно бы и не замечал ее.
– Я люблю гостей, – невпопад сказал Юкки. – Тут не часто встретишь людей. Но гости всё-таки бывают. Леса тут дремучие...
– Как мы заблудились, не пойму, – пожал плечами я. – Вроде бы никаких поворотов не было. Ехали всё время прямо.
– Хотели сократить?
Я кивнул. Взял кружку. Чай ударил в ноздри крепким ароматом. Сразу захотелось пить.
