сержанта и велел привести семьсот третьего из Москвы.
Федор притащил свой вещмешок.
– Форму получите в комендатуре, когда оформите документы, – сказал капитан. – Оружие нужно?
– Не помешало бы.
– Там попросите и оружие. Может быть, придется немного заплатить. Военным корреспондентам ношение оружия не положено, хотя и не запрещено. Вы же как бы нейтральные…
В комендатуре нас приветствовал подполковник, вид которого умилил меня донельзя. Это был представитель некоего малорослого племени, жутко толстый (по сравнению с ним капитан с аэродрома выглядел балериной), облаченный в парадную форму. Все аксельбанты и эполеты горели под солнцем, и сидящий на балконе подполковник напоминал рождественскую елку, виденную мною в Ставангере три года назад.
Завидев нас, он оживился и отставил в сторону большую пластиковую бутыль с пивом. Бутыль была запотевшей, в охладителе среди глыбок льда плавали еще несколько таких же. У меня мгновенно пересохло во рту, Федор тоже облизал потрескавшиеся губы.
– Русский журналист? – восторженно спросил подполковник, протягивая руку. Она неожиданно оказалась сухой и прохладной. – Пива?
Я бы не отказался, но он кивнул на откупоренную бутылку. Поскольку стаканов вокруг не наблюдалось, а толстые губы подполковника блестели от слюны, я отказался. Федор поступил проще: взял бутыль, демонстративно вытер горлышко о рукав формы и выдул оставшуюся в посудине треть.
По счастью, подполковник – табличка на груди именовала его как Нгоно – этого не видел. Он резво заполнял какие-то бланки, задавая мне самые неожиданные вопросы, типа «Пользуетесь ли противозачаточными таблетками?» Наконец он выжидающе посмотрел на меня, я вручил ему банкноту, а он мне – маленькое удостоверение для меня и карточку для Федора.
– Нам бы еще оружие, – сказал я робко. – Ваш ординарец может получить прямо сейчас в оружейной комнате. А вы… – Подполковник замялся, хитро глядя на меня одним глазом. По его правому аксельбанту полз жирный красный жук в черную точечку.
– Сколько?
– Смотря за что, – пожал плечами Нгоно.
– Пистолет. Но хороший.
– Сущая мелочь.
Через пять минут мы покинули комендатуру, отяжеленные мощным индийским пистолетом «Джаггернаут» (я) и тяжеленной автоматической винтовкой М-03 (Федор). Он также ташил выданные боеприпасы и сухой паек, который, оказывается, тоже нам полагался. Вообще встречали нас пока что очень радушно, а мелкие поборы я отнес к области африканских традиций.
Нгоно посоветовал нам поселиться в «Танганьике», в самом центре Мапуту. Идти было недалеко, хотя в принципе можно было подкатить и на такси. Откуда-то из-за угла вывернулся Войт с ошалевшими глазами.
– А вот теряться нехорошо, – наставительно сказал ему я.
Он обрадовался и подбежал к нам.
– А я ищу комендатуру…
– Потом найдете. Мы, кстати, оттуда. Пойдемте устроимся в гостиницу, нас вряд ли сразу бросят на фронт.
– Я вообще не очень-то стремлюсь на фронт, – ответил Войт, с уважением косясь на мой пистолет.
Город жил своей военно-гражданской жизнью.
Мимо прополз испытанный военный труженик Т-72, за ним на проволочном тросе волочилось по дороге изодранное черное тело. Сквозь пыльно-кровавую корку белели ребра.
Это мог быть кто угодно: дезертир, мародер, обчищавший карманы павших соратников, командир или боец одного из вражеских соединений, крестьянин, отказавшийся подарить военным последнюю козу… Я не взялся бы даже определить, мужчина это или женщина.
Войт сделал глотательное движение и икнул.
– Тошнит? – спросил я. – Бывает. Не смотрите на такие вещи, вы их здесь увидите очень много.
– Я был на фронте в Индонезии, – возмущенно сказал он. – Видел и не такое… Это, по-моему, чертовы сандвичи.
– Кстати, с едой тут поаккуратнее. Прививки и таблетки – это хорошо, но в Африке водится много такого, от чего наши примочки не помогают или помогают ограниченно. К тому же после применения боевых мутагенов появилась чертова куча неизученных штаммов. Схватите синюю амебу, например, и превратитесь в аквариум для маленьких слизистых тварей, которые вас постепенно сожрут изнутри. К антибиотикам нечувствительны.
Войт перекрестился.
– А вот и «Танганьика», – заметил я.
Здание выглядело вполне пристойно и даже современно. О войне напоминали сонные чернокожие пехотинцы, дремлющие на солнышке под стеной, и зенитная установка, стволы которой недвусмысленно были направлены в небо. На одном висела гроздь бананов.
В вестибюле оказалось прохладно. Белый портье, говоривший с французским акцентом, вписал нас в книгу постояльцев и выдал ключи, служитель – тоже белый, но с испанским акцентом – проводил нас на четвертый этаж. Номер был четырехместный (других не нашлось), чистенький и цивилизованный. Войт поспешил включить кондиционер, а я подошел к окну.
