им приходилось скрываться от преследователей, спасая свою жизнь.
Молодые люди направлялись к пустынному плато: там в укромном месте они спрятали лошадей, крепко привязав их.
К этому убежищу вела не тропа, а довольно широкая просека, некогда проложенная лесорубами, и путники, которые прежде с разумной предосторожностью шли гуськом или «индейской вереницей», ступая след в след, теперь отказались от этого, считая, что самое трудное уже позади.
Расплата за беспечность последовала немедленно.
Друзья двигались рядом, тихо переговариваясь, как вдруг Франсуа оступился, потерял равновесие и неловко спрыгнул в трещину, заросшую ползучей травой и совершенно незаметную для глаза.
Братья и Боб даже вскрикнуть не успели. К счастью, ловушка оказалась неглубокой, и младший «уголек», успокоив их жестом, попытался выбраться самостоятельно, но без успеха.
— Все в порядке, — сказал он, — дайте мне руку!
Его подхватили и поставили на ноги, но он вскрикнул от боли и упал бы снова, если бы не ухватился за плечи Жана и Жака.
— Проклятье! Я сломал ногу… не могу стоять!
— Сломал ногу? Что ты говоришь, малыш? — встревоженно спросил Жан.
— Посмотри сам! Ты же меня знаешь… я умею терпеть… Адская боль!
— Подожди! Мы понесем тебя…
Боб, Жан и Жак слегка приподняли беднягу, все еще надеясь, что Франсуа оправится. Тщетная надежда! Юноша, невзирая на все свое мужество, смертельно побледнел и, казалось, мог вот-вот потерять сознание.
— Посадите меня… нога словно свинцом налилась… будто кто-то перепиливает лодыжку.
Не теряя времени на бесплодные сетования и действуя как люди, с детских лет привыкшие преодолевать трудности, они в двух словах выработали план спасения и тут же приступили к его осуществлению.
Мгновенно появились носилки: две длинные ветки, срубленные охотничьими ножами, три короткие, положенные сверху и связанные вицами[108], какими дровосеки обычно скрепляют охапки дров; поверху постелили плащ.
Все это заняло не больше двадцати минут. Франсуа, неспособного пошевелить и пальцем, уложили. Жан взялся за один конец носилок, Жак за другой, а Боб встал впереди, чтобы освещать дорогу.
— Ты ведь сможешь удержаться в седле, малыш? — спросил Жан, с любовью глядя на брата, но голос его предательски задрожал.
— Раз надо, значит, сумею, старший!
— Наши полукровки всего в одной миле отсюда… Они такие спокойные, послушные! Ты выдержишь, я уверен…
— И мы, конечно, как следует осмотрим ногу, прежде чем усадить тебя верхом. Не тревожься ни о чем, Франсуа, — добавил Жак.
— Бедные мои братья! Сколько хлопот я вам причиняю!
— Дурачок! Нашел о чем говорить!
— Я очень тяжелый?
— Как свинец! Но мы сильны, как бизоны! Через двадцать минут будем на месте!
Однако, несмотря на все усилия, выносливость и мужество юных атлетов, им потребовалось не меньше получаса, чтобы донести Франсуа до плато Мертвеца, ведь на каждом шагу их ожидали новые препятствия.
Наконец друзья у цели! Они измучены, дыхание с хрипом вырывается из груди, а пот течет градом — но какое это имеет значение! Они дошли!
Но слепая судьба приготовила им новое испытание! Боб, идущий впереди, вдруг остановился, и с губ его слетело яростное проклятие…
— Лошади! Да это просто резня… от них осталась груда окровавленного мяса! Бедные твари! Погибнуть такой чудовищной смертью!
ГЛАВА 4
Картина, что предстала перед путниками в бледных лучах уходящей за горизонт луны, была действительно ужасной.
Четыре лошади, оставленные в месте, казалось бы, абсолютно безопасном, валялись со вспоротыми животами, растерзанные и истекающие кровью.
Перед глазами потрясенных молодых людей предстала бесформенная груда из кусков мяса, сухожилий, оголенных костей и клочьев кожи, плавающих в зловонной, багровой от крови грязи.
Так истерзать живую плоть могла бы, казалось, только безжалостная паровая машина, втянувшая в себя тело, или стремительный поезд, под чьими колесами нет спасения!
В течение нескольких секунд все четверо, онемев, застыли на месте.
Однако они были настоящими мужчинами, и жизнь, полная превратностей, закалила их души! К тому же трое из них унаследовали от своих индейских предков хладнокровие и бесстрастность, взявшие верх над нервозностью, присущей белому человеку. Итак, метисы встретили свалившуюся на них беду с непоколебимым мужеством.
— Несчастье! Это большое несчастье, — произнес Жан, говоря то, что думали все… — Луи Риль ждет. Франсуа ранен!
— Не тратьте на меня времени! — воскликнул смелый юноша. — Идите пешком! Торопитесь! Английские палачи не выпустят свою добычу! Каждый час приближает казнь нашего вождя и друга… Сделайте мне костыль, и я как-нибудь доплетусь до Буасвена или Делорана!
— Ты бредишь, бедный малыш! Оставить тебя здесь, чтобы и ты попал в лапы зверю, учинившему это побоище! За кого ты нас принимаешь?
— Это был гризли, Боб?
Пока Жан и Жак с карабинами наперевес охраняли носилки, где лежал Франсуа, Боб, готовый выстрелить в любую минуту, осматривал место зловещей бойни.
Предусмотрительный, будто краснокожий, он осторожно обошел кровавую лужу, зная, что зверь, упившись теплой кровью и насытившись свежим мясом, часто ложится спать на еще живые останки своих жертв.
— Застрели меня дьявол! — промолвил он наконец в полном изумлении. — Здесь орудовал не один, а два гризли. Я вижу следы двоих… Ошибки быть не может…
— Стало быть, мне в этот час ничто не угрожает… Вы знаете не хуже меня, что гризли бродит только по ночам, а на заре возвращается в свою берлогу и весь день отсыпается, — воскликнул Франсуа.
— Не следует так уж полагаться на его привычки, — ответил Боб, явно думая о другом. — Вам известно, меня не так-то легко запугать, но я трепещу при мысли, что медведи подкрадутся к нам сзади, когда вы будете нести Франсуа.
— Похоже, это крупные звери, если судить по тому, как они разделались с нашими бедными полукровками.
— Громадные! Бурый медведь весит и двенадцать, и даже пятнадцать сотен фунтов… при росте до трех с половиной метров и с когтями в пятнадцать сантиметров… А на задних лапах когти достигают сорока пяти! Что же нам делать?
— Мы должны любой ценой отнести Франсуа в Делорен. Это займет пять или шесть часов.
— Я попробую идти, не хочу, чтобы на меня тратили время! Ведь каждая минута, потерянная по моей
