путешествиям, они выделывали своими длинными ногами нечто невообразимое, забавными движениями вскидывая их вверх. Француженка старалась приспособиться к их странной скачке, зачастую вызывающей что-то вроде морской болезни, и надо сказать, ей это удавалось совсем неплохо. Однако приходилось держать в постоянном напряжении свою волю, подавляя усталость и не давая расслабляться измученному телу. Да, когда встречаешься с приключениями, надо быть готовым ко всяким неприятностям!
По пути им без конца попадались солдаты. Чувствовалось, что итальянская армия собрала все силы и готовится к решительным действиям, и Фрикет, симпатии которой были на стороне абиссинцев, с тревогой спрашивала себя, чем их неизвестный друг, негус Менелик, ответит на такой мощный удар. Она бесстрашно смотрела на итальянских солдат, бывших когда-то товарищами по оружию, а теперь ставшими врагами Франции; итальянцы оказались неблагодарными и отвергли священный союз, несмотря на то, что за их независимость проливали кровь и французы.
Солдаты, глядя на симпатичную негритянку, говорили ей вслед разные грубые шутки, состязаясь между собой в казарменном остроумии. Она немного понимала их, ведь итальянский так похож на латынь и, в общем, не сердилась. Невозмутимый Барка чуть заметно улыбался и шептал:
— Солдаты Умберто[155] только языком молоть кароши, солдаты Менелика задавать им трепку!
Фрикет не верилось, что абиссинцы, настоящие дикари, смогут оказать серьезное сопротивление прекрасно вооруженным и организованным европейцам. Итальянцы шли как на параде, в новеньких мундирах; это были берсальеры[156], их белые каски с левой стороны украшал плюмаж из петушиных перьев, которые гордо колыхались на ветру.
Барка не мог спокойно смотреть на эти перья:
— Да, да, кукарекайте себе на здоровье! Все равно негус вас ощиплет как миленьких и прикажет понаделать подушек, чтоб сидеть было помягче…
Одно обстоятельство крайне удивляло Фрикет: итальянцы не соблюдали в строю порядка. Ей довелось видеть на марше войска японцев в Корее и французов на Мадагаскаре; все они шли образцовыми колоннами, ровными рядами, в соответствии с требованиями полевого устава. Итальянцы же вели себя совершенно иначе: они не соблюдали строя, присаживались на повозки, клали туда ружья; одним словом, всеми способами старались избавить себя от тягот военного перехода. В непосредственной близости от врага такое поведение было крайне легкомысленным и в случае хорошо организованной засады могло привести к страшному разгрому.
Особенно нарядно выглядели офицеры. Глядя, как они принимают изящные позы, подкручивают усы, звенят шпорами, Фрикет с иронией говорила:
— Тоже мне теноры, корчат из себя любимцев публики!
Караван ехал все дальше; путники всюду встречали новые войска. Арабы, таинственно улыбаясь, иногда перебрасывались между собой словами.
— О чем они все время говорят? — с любопытством осведомилась Фрикет.
— О том, что войско негуса всыпет как следует всей этой компании хвастунов.
— А разве они не друзья итальянцев? Они ведь у них служат и получают деньги.
— Ну и что? У негуса тоже достаточно денег, и он может хорошо платить.
Дорога была ужасно утомительной, девушка измучилась, но не подавала виду, не жаловалась. Она выносила все с удивительной стойкостью. Даже арабы не могли не восхищаться этой хрупкой француженкой, проявлявшей такую удивительную выносливость, которой позавидовали бы многие мужчины.
Путники мчались вперед почти без отдыха. Изредка они делали очень короткие остановки, чтобы проглотить несколько кусочков твердой как камень галеты и дать верблюдам немного травы. Затем снова отправлялись в путь. Ахмед бен Мохаммед обещал прибыть к Макалле через максимально короткое время, и он хотел во что бы то ни стало сдержать слово. Караван уже проехал Адигру, где находилась мощная крепость и большой гарнизон, и подъезжал к зоне, в которой итальянцы уже не были абсолютными хозяевами: то и дело сюда наведывались солдаты негуса.
В Адигре кончалась телеграфная линия. Сообщение с Макалле было прервано из-за осады Менелика. Итальянские войска, стоящие перед Адигрой, с трудом могли связаться с Макалле только по оптическому телеграфу[157]. Положение этого последнего укрепленного поста становилось все более критическим. Командующий, несмотря на итальянское хвастовство, не осмеливался вести боевые действия на большом участке и старался всячески подчеркнуть силу своих войск в коротких стычках, вызывавших у негуса лишь презрительное недоумение.
Ахмед бен Мохаммед должен был прибыть к итальянским аванпостам [158] и передать свои депеши командиру, который ухитрялся как-то переправлять их в осажденный город. Именно эта последняя часть пути была особенно опасной для наших героев. Им надо было покинуть итальянские позиции, проникнуть в нейтральную зону, а затем добраться до тщательно охраняемых абиссинских позиций. Таким образом, сначала они рисковали, что их подстрелят итальянцы, а затем им угрожала та же опасность со стороны абиссинцев. В какой-то момент они могли оказаться между двух огней.
Наконец караван прибыл к месту назначения: это был авангард[159] , командовал им полковник. Он осматривал один из последних окопов, когда ему сообщили о приезде курьера с депешами. Полковник приказал привести курьера в свою палатку, поставленную неподалеку, и сам направился туда в сопровождении двух офицеров — капитана и лейтенанта.
Внезапно лейтенант сказал ему вполголоса:
— Господин полковник, посмотрите на эту негритянку. Честное слово, она копия нашей француженки, только лицо гуталином измазано.
Полковник пожал плечами и стал бесцеремонно разглядывать девушку. Фрикет в тот же миг узнала его и невольно вскрикнула. Полковник вгляделся в нее еще внимательнее и сказал:
— Мне кажется, что вы недалеки от истины, лейтенант. Мы сейчас проверим, какая у нее на самом деле кожа.
Уловив кое-что из сказанного и догадавшись об остальном, Фрикет задрожала при мысли, что ее вернут обратно в тюрьму. Она гордо вскинула голову, еще тверже уселась в седле и шепнула Барке:
— Осторожно! По-моему, они меня узнали.
Алжирец, немного понимавший по-итальянски, подтвердил ее предположение.
Полковник же остался очень доволен своими наблюдениями:
— Да, теперь я совершенно уверен. Взгляните, лейтенант, через разрез одежды на плече заметна белая кожа… Проклятая девчонка намазала только рожу и руки с ногами… Вот уж будет потеха!
Во время этого разговора Ахмед успел открыть свою сумку, достать оттуда депеши и передать их полковнику. Затем он попросил расписку о получении бумаг. Однако полковник сказал:
— Погоди немного. А вы будьте добры сойти вниз… Хоть вы и хороши в этом маскараде, он вам больше не пригодится. Я узнал вас: вы мадемуазель Фрикет.
Слова эти поразили бедную девушку в самое сердце. Быть разоблаченной, когда цель так близка… Она подумала о мрачной тюрьме, об утраченной свободе и загубленной молодости и печально посмотрела на полковника. Казалось, что эти прекрасные глаза, в которых блестели слезы, могли разжалобить кого угодно. Однако полковник был неумолим: он усмехнулся и грубо выругался.
Фрикет вздрогнула, к щекам ее прихлынула кровь, и она с презрением бросила ему в лицо:
— Трус! Трус! Трус!
Наша парижанка предпочитала смерть постыдному плену и унижению; терять ей было нечего, и она решилась на отчаянный поступок. Чуть впереди, в нескольких шагах от нее находился окоп: узкая траншея с невысоким бруствером, за которым могла укрыться лишь одна линия стрелков.
Повсюду располагались наблюдатели, готовые в любой момент открыть огонь. Девушка разом оценила обстановку и решила:
— Мы проскочим, или нас застрелят! Вперед, Барка, вперед!
И она изо всей силы хлестнула своего верблюда. Это гордое породистое животное не выносит, когда его бьют, и, как лучший племенной скакун на ипподроме, так же оскорбляется, если его ударяют плетью. Верблюд завопил по-телячьи, совершил великолепный прыжок и одним махом перескочил через окоп.
