шлагбаумы на всех подъездных путях и выдавал бы всем желающим пройти пропуск. Возможно, в будущем так и произойдет: парк с трудом справлялся с постоянным ростом числа посетителей.
На песчаном грунте виднелся четкий след шин, похоже, горного велосипеда. Марк тщательно изучил правила и хорошо знал свои обязанности, а также что позволено туристам, а что нет. С недавних пор администрация разрешила ездить по территории парка на горном велосипеде.
Молодой человек удовлетворенно улыбнулся, но тут же почувствовал себя виноватым. Оуэн говорил, что от смотрителя прежде всего требуются такт и дипломатичность. Зачем устраивать скандал, если можно добиться большего дружеским советом? Да, ему еще многому предстоит научиться. Иногда просто не удавалось найти подходящие слова для людей, потрясавших его своей тупостью или равнодушием к собственной безопасности и чужому имуществу – особенно к дикой природе. Посетители, осквернявшие вересковые поля, совершали тягчайшее преступление и менее всего заслуживали дипломатичного отношения.
Сейчас было только два часа дня, но через пару часов начнет темнеть. Вот уже несколько дней Марк обращал внимание на эти особенные, похожие на лунный свет сумерки: часам к пяти вечера они сгущались и все краски приобретали красноватый оттенок, а затем полностью угасали в темноте. Смотрители Пик- парка не особенно жаловали переход на зимнее время: часто, просчитавшись, посетители задерживались на холмах до наступления темноты.
Становилось все прохладнее, но Марк не чувствовал холода. Красная куртка из овечьей шерсти с серебристой эмблемой Пик-парка, которую он носил с гордостью, хорошо держала тепло. Также по этой куртке посетители узнавали, что перед ними смотритель, и успокаивались – особенно те, кто заблудился, выбился из сил, или поранился, или просто оделся не по погоде, или был неподходяще экипирован для прогулки по вересковой пустоши. Красная куртка служила чем-то вроде спасительного маяка, означавшего, что смотритель поблизости.
Когда смерть настигла Дженни Уэстон, девушка улыбалась. Эта улыбка застыла у нее на губах, став слегка испуганной, когда нож плавно вошел ей под ребра.
Острое лезвие с вольфрамовым покрытием не оставляло надежд. Прорезав ткань футболки, оно легко рассекло кожу, миновало слой подкожного жира, подбираясь прямо к сердцу. На футболке расплылось маленькое красное пятнышко, и всего лишь один кровяной фонтанчик брызнул на руль «кокомо».
Как только нож вышел наружу, рана, закрывшись, перестала кровоточить. Дженни с удивлением поглядела вниз и зажала рукой красное пятно. Там, внутри, ее сердце уже заполнялось вытекавшей кровью, которая давила на него, препятствуя сокращению мышц. Затем из левого легкого вышел воздух, и поток жидкости сразу заполнил освободившуюся пустоту. Слегка закружилась голова, начали неметь кисти рук и ступни, ноги подкосились, не в силах больше держать тело.
Дженни не сопротивлялась, когда ее, подхватив под мышки, поволокли по поляне. На песчаной земле оставались следы ее каблуков. Когда свежая кровь перестала поступать в мозг и конечности, ее кожа сделалась серовато-бледной; оголенные ноги и живот в дневном свете напоминали цветом вареную рыбу.
Там, где лезвие ножа вытерли о траву, осталось красное пятнышко. Маленькая струйка крови сбежала с руля на переднее колесо велосипеда. Понемногу темнея и сворачиваясь, она капля за каплей стекала вниз, пока вся не впиталась в землю.
К тому времени, когда убийца оставил Дженни Уэстон, или незадолго до этого, она была уже мертва.
Марк знал, что когда-нибудь и он столкнется с этим совершенно бессмысленным поступком. Бестолковым и безответственным. В отчетах смотрительской службы время от времени упоминалось о взятых напрокат и не возвращенных велосипедах. Чтобы получить велосипед, человек показывал удостоверявший личность документ, оставлял свое имя и адрес и двадцать фунтов залога, поэтому воровать горный велосипед было невыгодно. Но иногда все же находились посетители, не возвращавшие велосипед. Порой они просто оставляли его где-нибудь на дороге, на стоянке или просто на болоте, как в этот раз. У Марка не укладывалось в голове, как можно так поступать.
«Кокомо», брошенный в вересковых зарослях, сильно рассердил его. Словно велосипед был здесь как оскорбление, как еще одно доказательство человеческого эгоизма, в который раз вторгшегося в его мир; как будто ребенок схватил грязными ручонками самое дорогое, что было у Марка. Поначалу он отнесся к велосипеду как к мусору, хотя и очень большому.
Приглядевшись повнимательнее, Марк заметил спереди на канареечно-желтой раме красную полоску, а на спицах – похожие на ржавчину пятна. От дурного предчувствия у него по спине побежали мурашки, пальцы судорожно нащупали в кармане рацию. Марк вдруг сильно пожалел, что оказался здесь совсем один. Рядом не было никого, кто мог бы его поддержать. Уж Оуэн точно знал бы, что надо делать.
Сминая страницы блокнота, Марк поспешно вытащил его из кармана и дрожащей рукой отметил цвет, марку и номер велосипеда. Пока он делал записи, к нему вернулось самообладание и стало легче, словно буквы, выводимые на бумаге, чудесным образом порождали в воздухе знакомый голос: «Наблюдай, записывай, докладывай».
– Слушаюсь, Оуэн, – прошептал Марк.
Со лба, по шее бежали струйки пота, но Марк заставил себя, миновав велосипед, пройти дальше – к группе камней среди чахлых берез. Кто-то совсем недавно грелся здесь у костра: на выгоревшей земле осталась горстка белесого пепла. Посетители парка любят разжигать костры рядом с Девственницами, – наверное, думают, что пламя может растопить их окаменевшие сердца. Летом, когда наступают самые длинные дни, сюда по ночам приходят сотни людей, и занимаются они отнюдь не только разжиганием костров.
Заглянув внутрь каменного круга, Марк резко остановился. Возникшее ощущение было сродни ужасу, который он переживал подростком, – отвращение к своему телу и чувство вины. Он старался внимательно осмотреть землю под ногами и вокруг – могли остаться следы велосипедных шин или ботинок или же какой-то предмет, который обронил тот, кто был здесь. «Я наблюдаю, – напоминал себе Марк. – Наблюдать – моя обязанность. Я должен не потерять голову и сделать так, как меня учили, не бросаясь ни в какие крайности».
Но Марк не мог обманывать себя бесконечно. Взгляд невольно отрывался от земли, и наконец с завороженно-стыдливым чувством молодой человек обнаружил, что все его внимание приковано к белевшей в центре каменного круга фигуре, которая застыла в странной, раздражающе неуместной позе.
– О господи!
Среди камней бесстыдно раскинулось тело женщины. Ее полуобнаженный торс разметался по бурьяну, руки и ноги изогнулись в призывных жестах: правое колено поднялось до самой талии, а левая нога вытянулась в струнку, словно женщина вот-вот прыгнет в воздух.
Марк отчетливо видел каждый мускул ее ног, каждое натянутое сухожилие, ее бедра с первыми признаками целлюлита. Поза женщины была карикатурой на жизнь, жестокой пародией на движение в состоянии экстаза. Ее руки лежали на талии, пальцы ног были оттянуты вниз, а голова словно кивала в такт неслышной музыке. Она распростерлась по земле в финальном арабеске, в роковом пируэте или же в последнем броске безудержного танго.
Марк спрашивал себя, стоит ли отметить все это. Описание выглядело бы таким странным, что у него больше не поднялась рука что-либо записать в блокноте. Вместо этого он снова и снова повторял про себя слова, стараясь запомнить увиденное. Мертвая женщина танцевала. Да, она выглядела именно как танцующая мертвая женщина.
Глава 2
В пятнадцати милях к северу, в городке Эдендейл, уже час с четвертью шло сражение. Полицейские,
