огляделся: «МИ-17», как было написано на борту вертолета, был на самом деле «МИ-8».
– А почему у вас написано, что он семнадцатый?
– А черт его знает, – ответил пилот.
– Странно, – Ефим почесал над бровью. – А может один плюс семь и будет восемь?
– Может и так, – не оборачиваясь, согласился пилот.
Ефим встал и прошелся по салону.
Консервная банка, ей богу. Щели, как в старом заборе, особенно в заднем отсеке, где лежали лопата, спиннинг, старый дерматиновый портфель и два веника.
– А веников тебе зачем два? – поинтересовался Ефим.
– Только на шторки не вставай – могут открыться, – ответил пилот, не расслышав вопрос.
– То есть? – не понял Ефим.
– Не вставай, говорю!
– Надо-то больно, – прошептал Ефим и улегся на лавку, ещё раз развернув бумагу, чтобы лучше запомнить.
Вертолет бросало, но это не было важным – Ефим незаметно уснул.
Через неопределенное время, Ефим почувствовал, что его кто-то трясет. Это был помощник командира – второй пилот, наверное.
– Прочитал? – спросил он.
– Да, – ответил Ефим.
– Всё понял?
– А чего тут понимать? – ответил Ефим, немного громче, чем шум винтов, который усилился, когда они залетели в распадок между гор.
– Верни, – попросил пилот.
Ефим протянул листок.
Пилот взял лист, сложил пополам, спрятал в нагрудный карман.
– Ну, а коль так, Ефим Тимофеевич, тогда раздевайся – приземляемся.
– Это ещё зачем? – не понял Ефим.
– Мы должны быть уверены, что, кроме того, что вам положено по условию, у вас больше ничего не будет. А как это узнать? Только так – выгрузить вас на поляну, в чем мать родила.
– А нательный крест? – Ефим теребил медный маленький крестик на тонком сермяжном шнурке, висевший на шее.
– Крестик оставь.
– Спасибо и на этом.
– Не за что.
– А одежда и снаряжение на поляне?
– Ты их получишь, как только встанешь на землю.
– А мой напарник? Когда я его получу?
– Ты его сам найдешь. Он где-то там уже. Точно не знаю где, но уверен, что не потеряетесь.
– То есть? – продолжил фразу Ефим.
– То есть он идет параллельным курсом. Вы одновременно высадитесь на землю.
– Понятно. Конспираторы хреновы! – сплюнул Ефим, стягивая одежду. – Даже чаем не напоите напоследок?
– Прости, Ефим Тимофеевич – не напоим. Не положено.
– Положенных – Е!.. – ну, в общем, вы меня понимаете, товарищ полковник! – огрызнулся Ефим.
– Понимаю, брат, – улыбнулся пилот. – Понимаю.
– Ну что ж, господа вертолетчики, тогда я готов. – Ефим остался в одних полосатых трусах в салоне приземляющегося вертолета. – Трусы сниму, когда земли коснемся. Не удобно как-то вам тут светить своё преимущество. Да и боюсь коки отморозить в вашей жестяной банке. Не возражаете, я надеюсь?
– Не возражаем, – ответил пилот.
Вертолет коснулся земли.
Ефим снял последний предмет одежды, положил его поверх остальных и произнес:
– Дарю на память. Смотри, не потеряй, солдатик!
– Верну в сохранности, – пообещал провожатый, открывая дверь пассажирского отсека. – Пошел!
– Сам пошел! – цыкнул Ефим и прыгнул босыми ногами на холодную траву. – Сколько время?
– Ровно полдень! – Машинально ответил пилот, скользнув взглядом по часам.
– Двенадцать, что ли?
Пилот кивнул:
– …
– И на том спасибо.
Поднялась лесенка, дверь захлопнулась.
Где мои вещи?! – крикнул Ефим…
С дугой стороны машины, со стороны «шторок» из запасного, видимо, выхода на поляну упал холщевый мешок, полный чего-то. Ефим заметил это падение и показал большой палец: «Данкэ!»
«Жув—жув-жув» рубили воздух лопасти над головой, холодный ветер прижимал траву, кусты и голую фигуру человека к земле.
– Сваливайте уже бляха-вашу маму-муха! – заорал Ефим и зло махнул рукой в сторону.
Пилоты махнули ему в ответ, дескать, пока, и «стрекоза» тут же взлетела, поднялась, наклонилась и ушла вправо за гору, как огромный зеленый автобус.
Вслед за ней, из-за спины, из-за небольших зарослей молодого осинника и каких-то кустов, стеной стоявших на краю поляны (скорей всего, над речушкой), тут же поднялась точно такая же машина, взяла курс и направилась следом.
Голый Ефим помахал и ей, но уже приветственно.
Через минуту всё стихло (оглушительная тишина!), только птички щебетали, да речка шумела в кустах.
– Стало быть, мой напарник где-то там за кустами, надо думать, за рекой, судя по шуму, – говорил сам себе Ефим. – Надо бы одеться – несолидно знакомиться голым. Тем более, там может баба оказаться – с них станется, уроды! Зря, что ли, они нас с разных сторон осиновой «ширмы» выгрузили? Конспираторы хреновы! Ладно, посмотрим, что тут у нас есть.
Ефим развязал не очень-то увесистый мешок. Пошурудив рукой только сверху, он сразу обнаружил одежду: самотканая рубаха, грубые шаровары, ичиги, шерстяные носки, вязаная кофта-душегрейка и меховая безрукавка. Трусов, естественно, никаких и в помине не было. По крайней мере, сверху их не было точно. А что там ещё завернутое в ткань и не мягкое, Ефим решил пока не распаковывать, чтобы время не терять и не устраивать здесь на поляне барахолку. Вот встретится с напарником (или напарницей) вместе всё и посмотрят, что у него, а что у него (или у неё! – черт бы их побрал с их загадками!)
Надев на себя штаны и рубаху, натянув на босу ногу ичиги, Ефим, выдернул из мешка топор, рукоятка которого так и просилась, чтобы её выдернули, положил этот самый топорик себе на плечо и, не спеша, пошел к «осиновой ширме», к реке, за которой, как он предполагал, должен был находиться его напарник. (Или напарница… Человек, одним словом!)
Когда до рощи оставалось несколько метров, Ефим услышал свист.
– Напарник, – крикнул он и свистнул в ответ.
Свист повторился снова.
– Слышу, слышу! – Ефим прикинул, откуда раздается свист.
Сориентировавшись, продравшись через кусты, Ефим вышел на обрывистый берег не очень широкой, но довольно шустрой речушки. На противоположном берегу стоял человек, одетый в похожую, как у Ефима, одежду, опершись правой рукой на небольшое копье-рогатину, придерживая левой такой же свой куль. Человеку было лет тридцать – тридцать с небольшим. Он был складно сложен, мускулист, здоровый, пожалуй, на голову выше Ефима. Человек смотрел, прищурившись, наморщив лоб, и из-под бровей, оценивающе и твердо. Крупные черты лица и этот взгляд убедили Ефима, что парень нормальный и видимо с характером.
