слабеет, я чувствую это…
АЛАТЫР:
— Да, я тоже заметил — круг истончается. Но о каком способе вы говорите?
ЗАРЕМА:
— О смерти. Мы можем открыть плененному духу Лерии путь в Страну Мертвых — единственный путь, пойти по которому Арес не сможет помешать. Тогда она сама оборвет связующую нить. Нужно лишь, чтобы Лерия согласилась на это. Пока у нас еще остались силы…
БЕЛУН:
— Она слышит нас, и она согласна. Просит, чтобы мы не медлили. Арес вновь врывается в ее подсознание… Собратья, что скажете?
ЗАРЕМА:
— Мы должны это сделать.
ГУДИМ:
— Да.
АЛАТЫР:
— Если ничего другого не остается… Да.
БЕЛУН:
— Прости нас, Лерия. Прощай!
В глазах у колдуна вдруг потемнело, и резкая боль запульсировала в висках. Он непроизвольно сжал голову руками, на миг ослабив контроль над своей жертвой. А когда сумрачная пелена спала и Арес вновь овладел собой, вопль проклятья вырвался из его уст. Случилось непоправимое: оболочка слизняка лопнула, словно бычий пузырь, и наполняющая ее черно-фиолетовая жидкость растеклась по полу.
По распростертому на каменном ложе телу пленницы пробежала предсмертная судорога.
— Не смей, нет! — вскричал он, кидаясь к ускользающей в небытие Лерии. — Заклинаю всемогуществом Триглава!..
Поздно. Она больше не принадлежала своему мучителю. Душа ее освободилась, и лишь истерзанное тело по-прежнему было распято бесполезными цепями.
Черный колдун в бессильной злобе занес кулак над лицом мертвой женщины — и с ужасом отшатнулся. Ее посиневшие, в кровь разбитые губы… улыбались!
4. У стен Ладора
Владигор хрипло вскрикнул, как от удара кинжалом в грудь, и мгновенно проснулся. Ощущение полученной раны было таким ярким, что он даже провел рукой по своей голой груди, будто хотел убедиться, не торчит ли из нее рукоятка кинжала…
В походном шатре рядом с ним никого не было. Очевидно, Третьяк пошел проверять сторожевые посты (он делал это почти каждую ночь, хотя и говорил, что полностью доверяет своим десятникам), а Горбач, как обычно, спал в собственном шатре, поставленном рядом с княжеским. Старый разбойник в последнее время всячески подчеркивал свое почтение к званию Владигора и бывал очень недоволен, когда юноша вел себя с мужиками отнюдь не по-княжески. «Вернешься во дворец, — укоризненно выговаривал он Владигору, — в опочивальню свою княжескую тоже всех нас позовешь? Разве достойно князя равняться со слугами?».
И сколько ни твердил ему Владигор, что нет сейчас среди них слуг для него, а только соратники и друзья, что не князь он — пока лишь княжич, да и то «самозванцем» объявленный, все было без толку. Горбач в качестве главного довода одно приводил: «Не то важно, что ты сын Светозора и по нашей Правде и Совести в Синегорье властвовать должен после отца своего. Главное, что князем тебя народ величает. Не признали бы люди в тебе настоящего князя — не видать нам ни Удока, ни стен Ладора, ни войска, готового идти за тебя на смерть. Посему и князь ты уже, а не княжич».
Владигор понимал, что кое в чем Горбач прав, что люди поддерживают его, ибо хотят видеть в нем настоящего властителя Синегорья — справедливого, мудрого, сильного и бесстрашного. Но разве он уже оправдал их надежды и веру? Измученные самодурством Климоги, они невольно спешат желаемое принять за действительное. Вот и называют князем того, с кем в бой идут против нечестивого притеснителя.
Что ж, сам вызвался, никто не заставлял. Вот и неси теперь звание княжеское с честью и доблестью, дабы имя отца ничем не запятнать.
…Поворочавшись немного с боку на бок, Владигор решил, что уснуть уже не удастся. Не давало покоя гнетущее чувство неведомой утраты, тисками сжимало сердце. Может, беда рядом, и кинжальный удар, разбудивший его, был знаком, посланным из Белого Замка?.
Он внимательно вгляделся в чародейский перстень — нет, голубой аметист сияет ровно и ярко, не предвещая близкой опасности.
Одевшись и проверив оружие, Владигор вышел из шатра. И тут же столкнулся с Третьяком, спешащим ему навстречу.
— Тебя уже разбудили, князь? Обо всем рассказали?
— Нет, никто не будил… Что стряслось?
— Нижняя слобода взбунтовалась! Только что мужики с того берега приплыли, к нашим постам вышли, человек двадцать… Говорят, Климога послал борейцев избивать всех, кто встретится, и выпытывать о «самозванце». Ну и не сдержался народ — топоры достал. С десяток иноземцев порубили, а потом в леса подались — у тебя защиты искать.
— Откуда узнали, что здесь стоим?
— Они и не знали, случайно наткнулись. Большинство мужиков на север пошли, где, по слухам, наше войско видали, а эти хотели до света в дубраве укрыться, чтобы потом к Удоку плыть. Безлунной ночью по Звонке, известное дело, только сумасшедший спускаться осмелится… Правду они говорят, князь, поверь!
— Поверить не трудно: Климога нынче повсюду лютует. А проверить все-таки надо. Пошли разведчиков к Нижней слободе, пусть у людей поспрашивают.
— Уже послал троих пареньков, они быстро обернутся. Но боюсь, что с утра Климога в отместку за своих стражников кровавую баню в слободе устроит.
— Считаешь, что нужно прямо сейчас выступать? А если все же ловушка? — Владигор покачал головой. — Ничего толком не зная, соваться волку в пасть… Огромный риск, Третьяк.
— Что ж они, — вмешался в разговор вышедший из своего шатра Горбач, — столько лет уживались с борейцами, и на тебе — выбрали времечко!
— Чего тут непонятного?! — вспылил Третьяк, — Оттого и не стерпели, что про войско наше услышали, про юного князя! Да ты бы только посмотрел на них, Горбач! Одежка драная, ребра торчат, а за топоры крепко держатся. Ватагу разглядели, так глаза огнем запылали — в бой рвутся. И наши все, кто говорил с ними, туда же: не хотят в кустах отсиживаться, пока наемники Климогины будут слободку безнаказанно кровавить!
Владигор задумался. Верно Третьяк говорит: мужики взбунтовались не только из-за борейского мордобоя, но оттого еще, что отряд Ждана, по окрестным деревням пройдясь, знатную славу о себе разнес. Точнее — о войске князя Владигора.
И другое верно: Климога бунта не простит, завтра же лютых борейцев на Нижнюю слободу кинет. Мало кому из ее жителей доведется в этот день уцелеть…
— Хорошо, сделаем так, — решительно произнес Владигор. — Ты, Третьяк, поднимай полторы сотни и переправляйся на тот берег. Возьми с собой этих мужиков из слободы, пусть втихую проведут наших по дворам и укажут, где борейцев лучше встретить, когда заявятся. Вряд ли Климога на усмирение больше сотни пошлет — для бунтарей-простолюдинов и сотни латников предостаточно. Если, конечно, не ожидает он сейчас кого посильнее. Но если все же западню приготовил, что ж, ничего не поделаешь — разнесет он тебя по закоулочкам.
— Нет там западни, князь! Сердцем чую!
