завлек, а вот здесь, на прибрежных камнях нашел — мирно спящего (так показалось), чуть прикрытого драными лохмотьями. Но по всему было видно: крепкий парень и, скорее всего, знатного рода.
Перво-наперво, конечно, связали его по рукам, по ногам, затем будить стали. Долго очухивался, а как в себя пришел — тут началось! Просмоленные путы в два счета порвал, одному из разбойников челюсть сломал, другому, как цыпленку, шею свернул, третьего кулаком в лоб треснул — не откачали. Только тогда с ним справились, когда вдесятером ринулись и кое-как опутали рыбацкой сетью.
Пленник не то что с трудом разговаривал, а вообще молчуном оказался. В ответ на все вопросы буркнул разбитыми губами несколько ругательств, которыми обычно синегорцы своих врагов приветствуют, а больше рта не раскрыл ни разу, хотя разбойнички Бароха очень старались сделать его по-сговорчивее. Перестарались, конечно, немного (уж больно обидно было за тех двоих, что он голыми руками к праотцам отправил), однако синегорец попался весьма живучий. Барох был вынужден влить ему в глотку особое усмирительное зелье, которым девка Ликея опаивает неосторожных путников, дабы затем сбагрить их морским разбойникам. Тройную меру влил — только тогда и затих синегорец, свалился в беспамятстве.
К вечеру Барох почувствовал себя заболевшим: в голове туман, ноги подкашиваются. Прилег на травку, поскольку сил не было идти к драккару, и вдруг услышал
Наутро, проспавшись, Барох был вновь здоров и полон сил. И
О них бывалый морской разбойник рассказывал скупо и неохотно. Сначала якобы он долго не мог попасть на собственный драккар: тот неожиданно сделался полупрозрачным, зыбким, как морской мираж. Затем, когда мираж рассеялся и драккар обрел былую четкость, выяснилось, что команда пребывает в панике. И было из-за чего! Оказалось, Барох отсутствовал целых пять дней. За это время на берегу ранняя осень превратилась в студеную зиму, державшуюся два дня и две ночи, после зимы наступила скоротечная весна, которая длилась лишь до полудня, вновь лето — на остаток дня и ночь, а теперь опять начинается осень, но кто знает» что будет дальше?
Барох кое-как успокоил своих людей и, дабы избежать новых странностей, принес в жертву всемогущему Бору двух пленниц. О том, возымело жертвоприношение должное действие или нет, Барох умолчал. Однако среди его разбойников поговаривали о появляющихся среди ночи мавках — лесных духах, весьма похожих на принесенных в жертву молодых пленниц. Мавки, смущая караульных своими женскими прелестями, беззаботно плясали на ночном берегу, смеялись и пели, предлагали разбойникам любовные утехи, в общем — всячески заманивали в лесную чащу, как это и водится среди коварных мавок. К счастью, никто из разбойников не попался на их удочку. Все знали, чем заканчиваются веселые игры с мавками: уведут в бурелом, примутся щекотать и не отпустят, покуда не защекочут до смерти.
Одноглазый Багол явился в условленное место в тот день, когда терпение Бароха уже иссякло. Приди днем позже — и не застал бы в тайной бухте разбойничьего драккара. Сколько лет уже Багол знает его, безжалостного рубаку и опытного морехода! Всяким видел — пьяным от крепкой браги, измазанным чужой кровью, злобным и упрямым, жадным и щедрым, хохочущим и тоскующим, но никогда еще не замечал в его глазах испуга и смятения. И вдруг такая перемена!..
Почти не торгуясь, Барох отдал ему своих пленников и только об одном просил: увози подальше бродягу синегорца да остерегайся встречи с теми, кто хочет его освободить. А на вопрос Багола: «Почему ты решил, что я и есть тот богатый купец, о котором тебе
Относительно «божьей отметины» Барох, конечно, глупость ляпнул, поскольку хорошо знал, при каких обстоятельствах Багол глаза лишился. Но разве откажешься, если тебе задарма предлагают крепкий товар? Еще по чарке выпили — и ударили по рукам.
Правда, на следующее утро, когда разбойничий драккар спешно покинул укромную бухту, Багол удивился: с чего вдруг этакая прыть? Раньше Барох после удачной сделки обязательно проводил здесь дней десять-двенадцать и устраивал на берегу славную попойку для своих громил. Что же заставило его изменить давнему правилу? Не найдя вразумительного ответа, Багол тоже решил не задерживаться в опасном месте.
Страхи морского разбойника он понял позднее, когда сам столкнулся с необъяснимым. Волкодлаки и упыри, чехарда времен года, долгие плутания по давно знакомому лесу — было, от чего запаниковать. Когда наконец обоз добрел в Тумаш, выяснилось, что по лесным дорогам Багол шастал более полугода! Как могло такое случиться? По его подсчетам, как ни крути, расстался с Барохом каких-нибудь пятнадцать — двадцать дней назад, среди осени. А в Тумаш заявился — конец весны на дворе. Бред какой-то!..
Памятуя предостережения Бароха, приказал своим людям держать язык за зубами и поспешил перво-наперво избавиться от дармового бродяги. Тот, хотя и пришел в себя после зелья девки Ликеи, не помнил ни роду, ни имени, с трудом воспринимал окружающий мир и верил на слово всему, что ему говорили. Поэтому Багол живо втолковал синегорцу сказочку о его, дескать, незавидной судьбе: был ты разбойником с большой дороги, поймали тебя служивые люди, хотели на березе вздернуть, да жалостливый Багол перекупил, кошель серебра отдал за твою грешную душу.
Синегорец всему поверил, ибо единственное, кажется, что сохранилось в его памяти, — драка на морском берегу, в которой он двоих разбойников лишил жизни. В общем, даже не брыкался, когда Одноглазый Багол поздним вечером отвел его к покупателю. Сам же Багол был весьма рад выгодной сделке: и хорошую цену получил за бродягу, и туда его отправил, откуда не возвращаются.
Но вот появление венедского воеводы, занятого поисками синегорца, не сулит ничего хорошего. А ну как этот Меченый пронюхает, что Багол ему ложный след выдал? Добром не кончится… Так или иначе, а задерживаться в Тумаше опасно. Поторговал, пора и честь знать.
Одноглазый коротко свистнул, подзывая Рухада:
— Что хочешь делай, а до заката все должны быть проданы. Утром уходим в Борею.
— Может, сбавить цену, хозяин? — Рухад озабоченно посмотрел на изможденных невольников. — Хилый товарец. Сам видишь, с дороги еще не очухались толком.
— И не очухаются, — поморщился Багол. — Долго мы добирались… Ладно, отдавай за половину. Главное, чтобы к утру все было готово к отъезду.
— С чего такая спешка?
— Не твоего ума дело!
Багол решительно поднялся с лавочки и, не вдаваясь в дальнейшие разъяснения, заковылял к городским воротам.
2. Бродяга на цепи
Когда сознание прояснилось и глаза привыкли к окружающей его темноте, синегорец увидел, что заперт в железной клетке, которая установлена в довольно-таки просторной, но мрачной пещере. Вдоль гранитных стен пещеры стояло еще не менее дюжины таких же клеток, и в них, беспокойно ворочаясь, похрапывая, то и дело болезненно вскрикивая, спали узники.
В противоположном конце пещеры не столько виднелся, сколько угадывался выход из нее. Синегорец с трудом встал на ноги и сделал несколько нетвердых шагов к решетке. Это был почти бессознательный порыв — к живому предутреннему свету, к свободе. Но тут же натянулась прочная железная цепь, прикованная к обручу на его шее, и одновременно с лязгом покрытых ржавчиной звеньев за спиной синегорца прозвучал хриплый голос:
— Эй, полегче, Бродяга! Ты мне голову оторвешь…
