Ничто не нарушает линию горизонта. Идеальная линия, где небо и вода встречаются, чтобы слиться в единое целое.
Я воспринимаю океан, как огромный плоский диск, на который опирается колокол из серого стекла. Куда бы мы ни перемещались, этот колокол двигается вместе с нами так, что мы всегда остаемся в центре диска. Его радиус — не более шестнадцати миль, а значит, диаметр диска — тридцать две мили. Почти что ничто в сравнении с бескрайней Атлантикой.
VII. Контакт
Первое, что принял сегодня наш радист, был запрос Томсену сообщить свои координаты.
— Где он сейчас может быть? — спрашиваю я у Старика.
— Он не докладывал, — отвечает Старик. — И с тех пор было еще два запроса.
Перед моими мысленным взором разыгрывается трагедия: лодку атакуют с воздуха, вокруг нее, похожие на гигантские ростки брюссельской капусты, встают ослепительно белые разрывы.
Я говорю себя, что у Томсена должны быть причины не отвечать на запросы. Наверняка бывают обстоятельства, при которых невозможно дать в эфир даже самый короткий радиосигнал.
На следующее утро, за завтраком, я интересуюсь как можно более обыденным тоном:
— Есть что-нибудь от Томсена?
— Нет! — говорит Старик и продолжает жевать, уставившись прямо перед собой. Наверно, антенна повреждена, убеждаю я себя. Или неисправен передатчик. Снесло радиомачту, или еще что-то в этом роде.
Входит Херманн с судовым журналом. Старик нетерпеливо берет его, просматривает позывные, коды и захлопывает книгу. Я беру ее и отдаю назад. Старик хранит молчание.
На нашей памяти были случаи, когда лодкам так доставалось во время бомбежки, что они не могли даже подать сигнала бедствия.
— Он уже давно должен был сообщить свои координаты, — произносит Старик. — Не дожидаясь напоминаний.
На следующий день никто не упоминает о Томсене. Эта тема — табу. Впрочем, можно легко догадаться, о чем думает Старик. Скоро командование издаст еще один трехзвездочный некролог.
Около полудня, незадолго перед тем, как должны были подать обед, с центрального поста докладывают:
— Командиру: на ста сорока градусах видны дымы!
Командир моментально вскакивает на ноги. Мы врываемся следом за ним на пост управления. По пути успеваю сорвать с крюка бинокль, и вот я уже на мостике, почти одновременно со Стариком.
— Где?
— Вон там, по левому борту, под правым выступом того большого кучевого облака — едва заметно, — вытягивает руку штурман.
Как я ни вглядывался, ничего не смог разглядеть в указанном направлении. Штурман не в состоянии спутать построенный из облаков галеон со следом дыма! Сектор, о котором идет речь, похож на переполненную сцену, с занавесами облаков самых разнообразных расцветок, от зеленой до розовато- лиловой, один за другим заслоняющими горизонт.
Командир наклоняет голову к биноклю. Я сантиметр за сантиметром исследую неудержимо скачущий в моих линзах горизонт. Ничего, кроме сбившихся в кучу облаков, каждое из которых может быть дымом. Я изо всех сил напрягаю глаза. Они уже начинают слезиться.
Как будто пар над ведьминым котлом! Наконец я замечаю тоненькую струйку, оттенком чуть темнее розоватого фона, которая расширяется раструбом кверху. Почти вплотную с ней подобно зеркальному отражению виднеется еще одна тень — может, слегка приглушеннее и более размыто, но вне всякого сомнения, точно такая же. А там, дальше — целый лес крошечных сосенок, чьи тонюсенькие стволы уходят корнями за горизонт. Командир опускает бинокль:
— Конвой! Тут и раздумывать нечего! Каков наш курс?
— Двести пятьдесят градусов!
Старик не раздумывает ни секунды:
— Держать двести тридцать градусов!
— Есть курс двести тридцать градусов!
— Обе машины — средний ход вперед!
Он оборачивается к штурману, который приклеился к окулярам своего бинокля:
— Похоже, штурман, они двигаются к югу?
— Мне кажется, что так, — отвечает Крихбаум, не отрываясь от бинокля.
— Нам надо забежать им вперед и выяснить наверняка, куда они направляются, — говорит командир и отдает приказание рулевому. — Десять градусов — лево руля!
Никакого возбуждения. Никакого охотничьего азарта. Совершенно безучастные лица.
Лишь Вихманн проявляет волнение: это он первый заметил дымные облачка.
— Я же говорил: третья вахта. Третья вахта сделает это! — удовлетворенно бормочет он себе под нос, точнее говоря, под бинокль. Но заметив краем глаза, что командир услышал его, он краснеет и замолкает.
