без положительной доктрины ничего не могут сделать, да ничего и не сделали до сих пор, кроме шума, вредных вспышек и гибели самого дела, за которое они боролись.
— Возможно, — непонятно о чем сказал Леви, — но в данном случае, господин Маркс, уже поздно рассуждать. Подготовка к восстанию развернулась…
— Ничего не поздно, пока восстание не началось. Вы завтра же поедете в Германию и передадите своим единомышленникам мою точку зрения — мое решительное требование прекратить всякую подготовку к подарочному восстанию? Ясно?
Леви помолчал, что-то взвешивая, потом негромко, упрямо ответил:
— И все-таки я думаю, что выступление уже вряд ли удастся предотвратить. Рабочие встретили с энтузиазмом мысль о восстании. И они твердо уверены, что вы, Энгельс и все ваши друзья немедленно поспешите к ним, так как мы, конечно, будем сильно нуждаться в политических и военных руководителях.
— Разумеется, если восстание вспыхнет, — Маркс потряс перед собой вытянутыми руками, как бы взвешивая тяжесть возможных событий, — мы сочтем своим долгом явиться к рейнским рабочим, но я сильно опасаюсь, что при ваших весьма упрощенных планах вас четырежды успеют уничтожить прежде даже, чем мы сможем покинуть Англию.
— Так что же нам делать?
— Что вам делать в Германии, я уже сказал, — не скрывая гнева и презрения, ответил Маркс. — А сейчас садитесь сюда и напишите мне обязательство, что вы прекратите всякую подготовку к восстанию, — властным жестом он указал, куда надо сесть.
Леви послушно пересел за стол и написал требуемое. Маркс взял бумагу, внимательно прочитал, положил в стол.
— Твердо запомните, — жестко сказал он, — если до меня дойдут сведения о подготовке к восстанию — а я располагаю немалыми связями с Рейнской провинцией, — то я выступлю в прессе и, используя это ваше обязательство, разоблачу ваш безграмотный, отвратительный заговор. А теперь идите.
Леви вяло, опустошенно встал из-за стола, поклонился и вышел.
Маркс тяжело опустился в кресло…
Через несколько минут вошла Женни.
— Ты слышала, о чем мы тут беседовали с этим господином?
— Я слышала только начало. Это было занятно.
— Дальше пошло еще интересней, — мрачно проговорил Маркс. — Он, видишь ли, разочаровался в Лассале, а так как без идола такие люди жить не могут, то он избрал новым идолом меня. Это вечный тип людей. В области философии они поочередно делают идолами то Платона, то Аристотеля, то Гегеля…
Астроном Кирхер пригласил как-то одного иезуитского профессора посмотреть в телескоп, чтобы убедиться в пятнах на Солнце. Знаешь, что тот ему ответил? 'Бесполезно, сын мой. Я два раза читал Аристотеля: с начала до конца, и я не обнаружил у него никакого намека на пятна на Солнце. А следовательно, таких пятен и нет'.
И вот теперь такие люди добрались до меня. Но у современного идолопоклонника, в отличие от его духовных прародителей, оказывается, есть потребность не только молиться на идола и проверять по нему пятна на солнце, но и приносить ему жертвы, в данном случае это было названо 'сделать подарок'. И ты знаешь, какой презент он собирался преподнести мне ко дню рождения? Вооруженное восстание в Изерлоне и Золингене!
— Господи! — у Женни расширились глаза. — Гекатомба! Как в какой-то древней деспотии, как свирепому божеству или кровавому тирану… Невозможно поверить!
— Я бы и не поверил, если бы собственными глазами не видел этого господина и собственными ушами не слышал его речей.
— Ты его выгнал? — Женни с ее тонким чутьем к смешному, очевидно, уже нашла в случившемся какую-то и комическую сторону.
— Конечно.
— Напрасно! Ты дал маху! Надо было ему вежливо сказать, что такие подарки ты не принимаешь, а вот, мол, если бы к дню твоего ангела организовали ограбление Лондонского банка…
— Женни, ты можешь шутить?
— Что же, и мне надо сделаться такой мрачной, как ты, от бредовой болтовни этого сумасшедшего? Нет, я бы непременно потребовала от него в доказательство преданности и верности ограбить английский банк, если не сейчас, то хотя бы к твоему пятидесятилетию. Но лучше, конечно, сейчас. Как бы нам это пригодилось!
— Видишь ли, — Маркс уже слушал жену невнимательно, — страшно то, что еще так много людей даже среди искренне мнящих себя революционерами, борцами за социализм, для которых все очень просто. Им хочется отсидеться вдали от революционной борьбы — они сочиняют удобную теорию; им вздумалось учинить революцию — они собирают за границей добровольческий легион вторжения или добиваются на это дело займа в два миллиона долларов; им просто в подарок обожествленному идолу поднести даже восстание! Если мы создадим социалистический рабочий Интернационал, то я уверен, эти люди захотят одному его конгрессу подарить забастовку, другому — восстание, третьему — вторжение в страну, которая покажется им недостаточно революционной, и так далее. Им все просто!
— Ты прав, Карл, таких людей много, — согласилась Женни. — Но я думаю, после твоего 'Капитала', — она ласково улыбнулась, — их станет меньше. Поэтому собирайся, я провожу тебя в библиотеку. Тебя ждет работа.
— Да, пошли, — сказал Маркс, собирая бумаги, — меня ждет работа.
Прощаясь с женой у дверей Британского музея, Маркс спросил:
— Так ты думаешь, что по 'Капиталу' не будут справляться о пятнах на Солнце или о жизни на Марсе?
— Хотелось бы надеяться, — ободрила Женни мужа и, отойдя два шага, помахала ему рукой.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Маркс играл в шахматы с Ленхен.
Женни стояла за креслом мужа и, положив тонкую белую руку на его иссиня-черные волнистые волосы, следила за игрой. Положение Карла было трудным. Он горячился и нервничал. Вдруг в прихожей раздался звонок. Не спеша сделав очередной ход, Ленхен пошла открыть дверь.
— Женни, а ведь я проигрываю, — не отрывая глаз от доски, проговорил Маркс.
— Вижу, — ответила жена. — И вчера ты проиграл.
— Вчера? Нет! Вчера я выиграл!
— Нет, проиграл, — мягко, но настойчиво повторила Женни. — Это в воскресенье ты выиграл.
— Разве?
— Да, в воскресенье. И не в шахматы, а в шашки. Там ты гораздо сильнее.
— Женни, а ты не скажешь Ленхен, если я вот эту пешечку чуть-чуть подвину?
— Как тебе не стыдно, Карл? — тонкая рука утонула в черной львиной гриве и слегка дернула ее.
— Ну, я же, конечно, шучу, — сказал Маркс и все-таки протянул руку, чтобы подвинуть пешку.
Рука Женни опустилась на его руку.
— Перестань дурачиться, Карл. Я хочу поговорить с тобой о деле.
— О каком? — Маркс взял своего короля и положил его на середину доски в знак того, что сдается.
— Ты знаешь, что завтра нам нечего будет есть?
— Во-первых, — Маркс обернулся к жене и взял ее руки, — это, мой друг, еще недостаточная причина, чтобы твои глаза были так печальны. А во-вторых, ты преувеличиваешь.
— Нисколько!
— Не падай духом. Что-нибудь придумаем.
