– Леопард погиб, – сказал Ферзь. – Полиция… Премьер не дал нашему представителю определенного ответа, отложив это до утра. Разумеется, они рассчитывают уничтожить за это время и четвертый.
Ланселот молчал.
– Все наши средства наблюдения должны были быть дополнены вашим присутствием в районе, – сказал Ферзь. – На всякий случай.
– Я все понимаю, – сказал Ланселот.
– К сожалению, мой возраст… мне просто запретили лететь самому.
– Я понимаю.
– Ты можешь покинуть район.
– Это приказ? – спросил Ланселот.
– На твое усмотрение. Мы пошлем «Мираж» с опознавательными знаками ООН, они не посмеют…
– Знаете, я останусь, – сказал Ланселот. – На случай чего-нибудь непредвиденного.
«Я останусь, – подумал он, – я обязательно доберусь до этой сволочи в эполетах и выскажу ему все в лицо. Пусть арестовывают. Я не гений, я вполне заменим. Иначе просто не смогу жить спокойно, дышать, любить Анну – если не выскажу все в лицо новоявленному спасителю человечества…»
– Только что поступил новый радиоперехват, – сказал Ферзь. – Они попытаются завтра утром захватить четвертый «мобиль». Придумали какие-то дистанционно управляемые ловушки, надеются… Если им ничего не удастся, разрешаю применить «Болид». Совет Безопасности санкционировал.
– Понял, – сказал Ланселот. – А что вы сами думаете о госте?
– Он ни на что не похож. Ни на одну теоретическую модель.
– А что вы сделали бы на моем месте?
– Не знаю, – сказал Ферзь.
– Спасибо, – сказал Ланселот. – Я не ждал от вас каких-либо откровений, простите, просто приятно было узнать, что я в данной ситуации выгляжу не умнее и не глупее других. И, следовательно, имею право решать по собственному усмотрению.
– Вот именно, – сказал Ферзь. – Никто вас не упрекнет за любое решение, если принимать его придется. Мы все в равном положении, знаем одно и то же, но вы ближе остальных к месту действия. Удачи.
– К черту, профессор, к дьяволу… – сказал Ланселот. – Я пошел. Конец связи.
Он забросил на плечи ремни футляров и направился к полицейской машине, не обращая внимания на лежащих.
5 вандемьера 2026. Раннее утро
Полковник вздрогнул и проснулся. Сон был кошмаром, только что перед глазами у него крутился, крутился, крутился на черном асфальте, как на льду, автомобиль Дервиша и летел с дороги в белую пустоту операционной… Полковник достал сигареты из-под сиденья. Это она подкинула то выражение насчет дождя над океаном, вспомнил он, память цепко держала все с ней связанное – разговоры, встречи, города, выражение лица, дождь…
Тогда как раз шел дождь, они оставили машину на обочине – все равно не было ничего привлекательного в езде по мокрой дороге – и укрылись на веранде крохотного пансиончика. Хозяйка, как догадался Полковник, почему-то приняла их за молодоженов и не докучала. Изредка в небе погромыхивало, с веранды открывался прекрасный вид, мокрые сосны выглядели свежо, и мутно-серая клочкастая туча, не в силах подняться выше, обволокла вершину не такой уж высокой горы.
– Мне иногда кажется, что нас нет, – сказала она. – Я имею в виду не только нас, но и всю страну. Мы которую сотню лет где-то посредине. Нейтральные, никакие. Давно нет войны и разного рода противостояний, а мы – нейтральны. По отношению к кому? К чему? Даже в ООН мы соизволили вступить пятнадцать лет назад, когда оттягивать далее было бы просто глупо. И все равно остались никакими. Утешаем себя тем, что нашли-де идеальное решение – сидим себе на обочине, отгородившись от шума планеты…
Он ничего не сказал и не стал дискутировать, ему попросту не хотелось. А может быть, очень уж он привык отгонять и намертво блокировать в подсознании мысли, над которыми не считал нужным задумываться, – никто не виноват, что жизнь сложилась так, а не иначе.
– Из вещества того же, что и сон, мы сотканы… – процитировал он.
– Но ведь это очень глупый сон, – сказала она. – За нами стоят поколения предков, видевших смысл жизни в том, чтобы отсидеться и не встревать в какую бы то ни было драку – за что бы ни дрались. Ну, разумеется, что-то делали и мы – невозможно совсем уж ничего не делать, полностью отгородиться от планеты. И все же наш вклад в жизнь Земли был крайне невелик, все мало-мальски значительное делалось без нас. Мы… мы большей частью бессмысленны, как дождь над океаном. Нельзя все время стоять посредине.
Полковник накрыл ее руку своей, покрутил на ее безымянном пальце серебряный с чернью перстень. Совсем ему не хотелось думать, он был в отпуске и намеревался не думать обо всем, что сложнее вопроса, сколько будет дважды два.
– Что же, и мы с тобой бессмысленны? – спросил он чуточку лениво.
– Как знать, – сказала она. – Может быть, и мы. Особенно ты. Разведка, которую, чтобы не отстать от других, завел себе когда-то мирок на обочине…
Он пожалел, что нельзя рассказать, как Генерал однажды отыскал его в старинном университете и после долгих бесед, временами переходивших в споры, увел-таки за собой. Очень уж заманчивой показалась идея. Генерал мечтал, отталкиваясь от специфики работы нейтральной разведывательной службы, создать на базе разведки нечто среднее между футурологическим центром и новой наукой, объединяющей десятка два прежде разобщенных дисциплин – от эвристики до космологии. Схожие попытки предпринимались в других местах и в другое время, но Генерал размахом и фанатизмом превосходил всех своих предшественников. А Полковник не был тогда полковником и был гораздо моложе. С годами он смог понять, что Генералом в значительной мере двигало и желание преподнести миру плод своих трудов именно как откровение, родившееся не где-нибудь, а в том самом мирке на обочине, сторонившемся всяких схваток. Но не было уже дороги назад, хотя и не оказалось у них таких уж значительных достижений, и попытки удивить мир мудростью своих открытий, похоже, провалились…
Ничего этого Полковник не мог ей объяснить, а через месяц она ушла: не к кому-то другому – просто ушла.
И вот теперь Генерал торопится разыграть свой великолепный козырь. Четыре туза и джокер. Он готов разбиться в лепешку, но доказать, что инопланетный агрессор уничтожен лишь благодаря их усилиям. Но может быть, ООН справилась бы лучше? И агрессор ли это?
«Мобили» ни на кого не нападали специально, они, если проанализировать, бесцельно рыскали по дорогам, и пострадали только те, кто неумышленно или нарочно оказывался поблизости…
Почему-то мы считаем, что странствия по космосу (которые нам пока недоступны) обязательно преследуют какую-то цель – устанавливать контакты, собирать научную информацию, искать какие-нибудь паршивые полезные ископаемые, наконец, интересно проводить отпуск. Но разве все наши поездки по Земле имеют цель? Разве нам никогда не случалось бесцельно мчаться неизвестно куда, чтобы потом выйти из машины, плюхнуться в траву на обочине и бессмысленно смотреть в небо? Наверняка дикарю, впервые в жизни увидевшему автостраду с оживленным движением, непременно показалось бы, что все эти сверкающие машины имеют ясную и конкретную цель, – а ведь многие гонят просто так, от скуки или от тоски, несутся вдаль только потому, что еще тоскливее стоять на месте…
Должно быть, так с ним и получилось – непереводимая в земные образы и сло-ва тоска гнала его сквозь холодную черную пустоту, а потом, когда на его пути оказалась планета, он так же бесцельно носился по ее дорогам, и боль его, тоска его обладали такой силой, что передавались встречавшимся на пути, и те, кто был похож на него, становились его невольными жертвами? Может быть, это и есть разгадка? Что нам известно о нервном шоке или душевной болезни непостижимого нам инопланетного существа? Может быть, то, что он разделился на несколько объектов, – и есть следствие болезни, стресса?
Так поступает птица – садится в муравейник, распластав крылья, стойко терпит укусы и улетает наконец, избавленная муравьями от всех ютившихся на ней паразитов. Исцеленная. Может быть, мы вылечили его? Ведь я уже не пострадал, и Эвридика не пострадала, может быть, наступает улучшение?
Звуковой индикатор радара едва слышно засвиристел. Полковник отключил его и с удивившим его
