НКВД. Война с неведомым

Да, а попик был прав, кончено – грехов на нем было, как блох на барбоске… Но это уж не моя забота, мне ему цветов на могилку не носить…

2. Лунной ночью, после боя

Я был совсем молод. Служил рядовым в пехоте. Меня призвали в сороковом…

(Из рассказа исключены довольно пространные, типичные для многих пожилых немцев рассуждения: мол, никто из них не был нацистом, они попросту верили фюреру, молодые были, глупые, и на Востоке, боже упаси, не зверствовали, честно воевали… И так далее. К теме нашей книги вся эта лирика отношения не имеет.)

Все это произошло летом сорок первого. С одной стороны, это бы самый настоящий бой, с другой же – форменная катавасия, не прописанная никакими воинскими уставами. У ситуации попросту не было точного военного названия.

Какая-то русская часть прорывалась из окружения к своим – несколько легких танков, несколько грузовых машин с солдатами. Они неожиданно объявились в расположении дивизии, наткнулись на нашу роту, ударили с тыла…

Потом я узнал, что часть из них все же прорвалась – но это было потом…

Мне очень повезло: пуля зацепила по касательной, как выяснилось впоследствии, скользнула по голове, содрала изрядный кусок кожи, оглушила и не более того. А еще мне повезло в том, что я был на опушке леса – и, когда упал без сознания, русские легкие танки промчались в стороне, не раздавили.

Санитары подобрали меня не сразу – я объяснял, царила некоторая неразбериха, о местонахождении нашей роты узнали не сразу, командир был убит в числе первых, он успел только разместить нас на отдых на той прогалине, а сообщить вышестоящему начальству о нашей дислокации не успел… Товарищи унесли раненых, а меня оставили среди мертвых, решили, надо полагать, что я тоже мертв. У меня вся голова была в засохшей крови, всякий мог ошибиться…

Я очнулся глубокой ночью. Пошевелился, потрогал голову. Она болела адски, но ясно было, что кровь больше не течет, что, не считая головы, ранений больше нет. Однако крови вытекло много, я пошевелиться не мог от слабости, бил озноб…

Я хотел покричать, позвать кого-нибудь. Наши наверняка были не особенно далеко, мы знали, что дивизия получила приказ оставаться пока что в том районе…

И тут все звуки застряли у меня в горле.

Понимаете ли, ночь была ясная, безоблачная, стояла полная луна, огромная, желтоватая. Чуть приподнявшись, я видел прогалину. Метрах в ста от меня стоял русский грузовик, как-то нелепо накренившись – судя по всему, ему расстреляли кабину из пулемета, убили водителя, и машина врезалась в дерево, а потом ее чуть отбросило ударом. Повсюду лежали мертвые, наши и русские, никто не шевелился, не стонал, не звал.

А по мертвым прыгали, резвились эти.

Я не знаю, кто они такие. Ничего от классического облика черта с хвостом и копытами. Но и на известных науке зверей эти создания ничуть не походили.

Они были не такие уж большие, примерно с кошку, очень поджарые, тонкие, удивительно проворные и верткие. Знаете, что самое странное? Луна светила ярко, но я не мог разглядеть их во всех подробностях, они казались как бы силуэтами. Такие гибкие, верткие, проворные силуэты. Их было много, очень много. Я не разглядел ни хвостов, ни рогов. Тонкие, длинные, удивительно проворные создания…

Они резвились – это будет, пожалуй, самое точное слово. Играли, как дети. Прыгали с трупа на труп, гонялись друг за другом – вся суть, сразу видно, была в том, чтобы перепрыгивать с одного мертвого тела на другое, не касаясь земли. Как-то визжали при этом, похрюкивали. И это все было до предела омерзительно – они сами, их писки и хрюканье, их беззаботные игры, сам их вид. Не могу объяснить толком, но от них исходило омерзение, как от бродяги исходит дурной запах. Большая прогалина, заваленная трупами, ярко светила луна – и эти их игры отвратительные, для них покойники были забавой, понимаете? Им это все нравилось – что лежат покойники, что их много, покойников, что тут повсюду смерть. Я не знал, что вижу, я и теперь представления не имею, кого видел, но в одном убежден совершенно точно: кто бы эти твари ни были, они глубоко враждебны человеческому роду и всем нашим моральным принципам. Того, чем живем мы, для них просто не существовало. Могу поклясться чем угодно, что я это видел не во сне и не в бреду – они были на самом деле. И они были глубоко скверные.

Был ли я верующим? Тогда – нет? Я был молод, и нас воспитывали без особого упора на церковные ценности…

Я лежал и смотрел. На эти их игры, прыжки с трупа на труп, на суетню… Черные, поджарые, тонкие силуэты. Они скакали, некоторые словно бы плясали, и это были очень странные пляски, опять-таки не имевшие ничего общего с человеческими танцами. Пищали, хрюкали, повизгивали. Ни одного членораздельного слова – но тем не менее у меня откуда-то было стойкое убеждение, что эти создания обладают своеобразной разумностью.

И потом только – не знаю, сколько времени прошло – мне стало страшно. Просто невероятно страшно. Я представил, что они сейчас заметят, что я жив… Не знаю, что бы тогда случилось, но тогда при одной мысли, что они меня сейчас увидят, волосы на голове шевелились.

Я пошарил рядом, наткнулся на автомат. Почувствовал себя чуточку увереннее – это было оружие. Оружие всегда дает человеку уверенность, даже в такой вот ситуации…

Осторожненько подтянул автомат к себе, за ремень. Магазин должен был быть полон – я так и не успел выстрелить, когда появились русские.

Голова кружилась, все тело было как ватное, но я все же чуть приподнял автомат, упер его магазином в землю, нажал на спуск и пустил длинную очередь в их сторону. Прицелиться я бы не смог, стрелял наугад, над самой землей. Автомат подпрыгивал, едва не выпал из рук, я его еле удержал…

И все пропало. Все они вмиг исчезли. Вот только что их было несколько десятков – и в следующий миг не стало ни одного. Только луна, прогалина и трупы. Никакого шевеления.

Очень быстро появились наши. Всего в полукилометре за лесочком устроили передвижной лазарет. Они