Охота на пиранью

сказал без особой злости:

– Я думал, ты дешевка, а ты – сука... Мораль я тебе читать не буду, дело дохлое. Одно скажу: глаз с тебя не спущу, и если еще раз попробуешь взбрыкнуть... А хочешь один идти – валяй. Прямо сейчас. Все дороги открыты.

– Дур-рак... – прошипел врач. – Гуманист сраный. Погоди, жизнь клюнет...

– А поди ты, козел, – сказал Мазур беззлобно, отпустил его и направился к шалашику.

Глава четырнадцатая Люди и небо, люди и земля

Последующие два дня прошли, можно сказать, совершенно буднично, не принеся ничего нового и не огорчив никакими опасностями.

К некоторому удивлению Мазура, доктор наутро держался с ним так, словно никакого разговора и не было, никакие подлости вслух не предлагались. Без особых церемоний слопал оставшуюся с вечера белку, вслух не ныл – хотя в глазах, если украдкой присмотреться, и затаилось нечто враждебное, как у злопамятной собаки, ждущей только случая, чтобы цапнуть.

Мазур ни о чем не напоминал, вообще помалкивал. Он не сомневался, что Егоршин еще преподнесет ему сюрпризы при первом же удобном случае – и был к этому готов. Профессионализм как раз и заключается в том, чтобы не находиться ежесекундно в напряжении и боевой готовности, а свыкнуться с мыслью: нападение может последовать в любую секунду. Не ждать опасности, а жить с нею, словно с окружавшим воздухом, который глотаешь автоматически, не отдавая команд каждому мускулу...

Хлеб они доели до крошечки. Две банки консервов Мазур отложил в неприкосновеннейший запас. Жили на белках и рябчиках – они тут были непуганые, подпускали совсем близко, даже когда Мазур подшибал одного стрелой, остальные перепархивали не так уж далеко и вновь садились. Однажды на рассвете под стрелу угодил глухарь – правда, старый и потому жесткий, как подметка. На неизвестной по имени мелкой речушке Мазуру повезло – вогнал стрелу в небольшого тайменя и еще метров тридцать гнался по берегу за крепкой на рану рыбиной. Хорошо еще, глубоко вошедшая первая стрела мешала ей плыть, и добить удалось быстро. Назавтра попалась парочка ежей – и часа три путешествовала с ними, завернутая в куртку. Потом, когда попался достаточно глубокий ручей, Мазур их скинул в воду, дождался, пока развернутся, и быстренько прикончил. Ради морального ободрения он, перед тем как подать на стол ежатину, напомнил о классическом герое Ярослава Гашека, уплетавшем ежей за обе щеки. Литературный пример вдохновил плохо, но кое-как ежей все же оприходовали.

Попадались ягоды. Попадались грибы, которые потом пекли на костре. Короче, нельзя сказать, чтобы они были сытыми – Мазур видел, как помаленьку вваливаются у других щеки, а значит, примерно то же происходит и с его физиономией – но никто пока не собирался протягивать ноги. Худо-бедно можно было существовать. Августовская тайга с голоду подохнуть не даст, если руки прилажены к туловищу соответствующим концом.

Хуже с одеждой. Перепревшие носки разлезлись, и их пришлось выкинуть. Костюмы из синтетики – для тайги одежда самая неподходящая, на жаре в них телу душно, а от ночного холодка защищают плоховато. Каждый вечер Мазур старательно мастерил подобие постели из кучи лапника, но все равно утром начинался скрежет зубовный и колотун – с последним Мазур справлялся, безжалостно заставляя делать пробежки и зарядку. У Вики уже два раза сводило ноги судорогой, приходилось делать массаж. Как он ни журил, призывая к максимальной осторожности, то и дело кто-нибудь рвал одежду об острые сучки, и костюмы уже зияли прорехами в самых неожиданных местах.

Когда на второй день, после полудня, никак не удавалось подстрелить что-нибудь летающее или бегающее – плохой денек выдался для охоты, бывает, – Мазур, не колеблясь, пристукнул палкой подвернувшуюся на свою беду гадюку, аккуратно отхватил голову ножом, а остальное засунул Ольге в узел.

– Будем жарить? – тоскливо вздохнула она.

– Не варить же, не в чем, – сказал Мазур. – Ничего, вы уже ко всему привыкли. Бывает хуже. Ты, помнится, Арсеньева читала?

– Ага.

– Любимую охотничью собаку Альпу помнишь?

– Смутно.

– А куда она потом девалась, знаешь? – Мазур вздохнул. – Съел ее господин Арсеньев, когда заблудился. Выхода другого не было, все равно померла бы с голодухи, а так хоть он добрел до людей. Это я к тому, что собака была любимая, а означенная гадюка нам совершенно незнакома. Не сблюете...

И точно, не сблевали, сожрали, как миленькие. Следующие змеюки – Мазур с умыслом на другой день высматривал именно их – пошли уже гораздо легче. И все же троицу едва не вывернуло, когда Мазур, обнаружив на лугу массу кузнечиков, наловил их штук двадцать, оторвал головенки, а на привале, оборвав и крылья, нанизал на прутики, поджарил и в сторонке съел. Нельзя сказать, что при этом он чавкал от удовольствия и облизывался, но кузнечики были – сплошной белок...

Два раза он слышал далеко в стороне шум вертолета – похоже, большого, настоящего. Однажды – впереди, однажды – слева. И не собирался впадать по этому поводу в панику.

У Прохора нет под рукой не то что дивизии, а и роты. И вертолетов у него вряд ли много. Чтобы отыскать в тайге беглецов, потерявши след, потребуются усилия средненького военного округа. Прочесывание – штука серьезная, этого-то как раз ожидать не следует. И хитроумные датчики не помогут, будь их целый мешок. Потому что нужно еще знать, куда их сбросить, и знать, куда послать свой единственный вертолет. Мазур, будучи профессионалом, прекрасно помнил, что самая безнадежная затея – вылавливать в густом лесу партизан. Неважно, в Белоруссии дело происходит, или в Малайзии. За американской армией во Вьетнаме стояла могучая, технически развитая держава, прилежно снабжавшая последними достижениями пытливой конструкторской мысли – и все равно не помогло.

Правда, есть некоторые отличия. И уязвимые места. Мазур и его слабосильная команда не партизаны. Прохор не знает, где они, зато заранее может просчитать, куда они идут. Строго на юг. К населенным местам. Вот это и есть Мазурова ахиллесова пята. Он ставил себя на место противника – благо не бином Ньютона предстояло решать и не египетскую клинопись разгадывать – и каждый раз, проникнувшись, просчитав и прикинув, возвращался к единственно возможной гипотезе.

Никто больше не будет за ними гнаться. Возможно, получившие чувствительный щелчок по носу охотнички и попытаются сесть на хвост, но сам хозяин неминуемо выберет тактику встречного поиска. Мобильные засады, вот что. Это аксиома, азбука. У Мазура нет карты, а они прекрасно знают эти места. И постараются поставить заслоны – в местах наиболее вероятного появления.

Что еще сделал бы Мазур на их месте? Держал под наблюдением все мало-мальски крупные населенные пункты, куда беглецы могут выйти. Особенно Пижман. Все дороги, ведущие с севера, проходят через Пижман. И пора бы уже подумать, как и где раздобыть одежонку, – в таком виде по Пижману будешь шлепать до первого милиционера, не дальше. А милиционером этим не обязательно будет Паша Сомов. На месте Прохора... Вот именно, на месте Прохора Мазур обязательно завел бы в Пижмане верных людей из облеченных достаточной властью – сразу же, едва начавши оборудовать охотничье угодье. Два сезона подряд исчезают туристы, а никто пока не забеспокоился, иначе Мазуру непременно намекнули бы в родимой конторе, что он выбрал для отдыха не самые подходящие места...

– А это правда, что Арсеньев съел Альпу? – спросила Вика, поравнявшись с ним.

– Чистейшая, – сказал Мазур, старавшийся держаться с ней как можно душевнее и дружелюбнее (ибо собственный муж вновь стал откровенно воротить рыло). – Ну, ничего другого не оставалось.

– Может, он и Дерсу Узала съел? – бледно улыбнулась Вика. – С жуткой голодухи. А потом свалил все на разбойников?

– Хорошая версия, – ухмыльнулся Мазур, радуясь, что она еще способна шутить. – Дело темное... Кто их там знает, тайга все спишет... Эй!

Поддержал ее под локоть – места пошли пересеченные и буреломные, сплошное скопище заросших лесом сопок: вверх-вниз, вверх-вниз... Почти не видно неба, почти забываешь, что такое идти по горизонтали – одни подъемы и спуски...