захолустье истосковалась по духовному общению с друзьями по интересам, а поскольку слухами земля полнится, ей прекрасно известно, что именно вокруг «Бульварного листка» коловращаются, словно электроны вокруг атома, свободомыслящие плюралисты особого рода…
Хрумкина сие горячо подтвердила. Через минуту выяснилось, что шеф-редакторша «Листка» ближайшие двое суток занята до предела (ибо завтра следует сдать очередной номер, а послезавтра блистать распорядителем очередного конкурса, вручая лауреатам корейские кофеварки и голландские вибраторы). Кстати, не посетит ли Дашенька это мероприятие?
Увы, Дашенька никак не могла – так уж сложилось, что именно послезавтра ей следовало перевезти контейнер с домашними вещичками – зато послепослезавтра она в полном распоряжении звезды шантарской журналистики (многозначительный взгляд), в особенности если рандеву состоится там, где будет побольше друзей по интересам (ресницы трепещут, словно крылышки примостившейся на цветке бабочки). А в общем, Дашенька сама позвонит, у нее-то телефона нет пока…
Расстались задушевными подругами, честное слово. Выйдя на улицу, под темнеющее вечернее небо, Даша пару минут брела без всякой цели, борясь с легким отвращением к себе самой и к работе. С одной стороны – несчастная баба, которой все труднее и труднее находить себе смазливых девочек, но с другой… С другой – отнюдь не самый привлекательный объект оперативной разработки, попавший в поле зрения сыскарей вовсе не безвинно. Именно со страниц ее газетки хлещет сатанинская гнусь – а потом два скота в черных балахонах бесчинствуют в Манске чуть ли не два месяца, и при обыске изымается огромная стопа вырезок из того же «Листка»… Именно ее газетка который год за хорошую денежку снабжает читателя телефонами девочек по вызову – правда, когда в очередной раз подопрет, и общественное мнение слабо вякнет, чуткая к таким вещам Хрумкина разразится очередной душещипательной статеечкой на темы морали, заверяя, что уж своей-то дочке она участи телефонной проститутки, безусловно, не хочет, а потому эту порочную практику решительно прекращает. (Зарекалась свинья в грязи валяться. Через пару недель колонки похабных телефонов появляются вновь.)
Словом, никакой тут лирики и никакого сочувствия, решила для себя Даша, махая кстати подвернувшемуся такси. Вопрос стоит предельно утилитарно: сколько удастся продержаться среди этой шпаны, если заранее известно, что усатая Екатерина будет подступать со страшной силой? Ох, чуется, недолго…
…Она решительно позвонила в дверь – железную, но весьма мастерски замаскированную под обычную, фанерную. Глазок, слабо светившийся изнутри, почти сразу же потемнел – Дашу разглядывали изнутри и открывать конечно же не торопились. Чтобы не терять времени, вынула удостоверение и продемонстрировала в закрытом виде, но так, чтобы внутри хорошо рассмотрели золотое тиснение.
Почти сразу же дверь распахнулась – доверительно, довольно широко. За дверью стояла женщина лет сорока, несмотря на позднее время, одетая так, словно сию минуту собиралась уходить – платье, джемпер, застегнутые зимние сапоги, шарф уже на шее. Глаза припухшие, лицо грустное, но и злое, надменное, будто не успевшее остынуть от недавнего скандала. Где-то в глубине квартиры надрывалась музыка. А дочку-то они только три дня назад похоронили, машинально отметила Даша. Это что – такие поминки? Три дня?
– Опять? – резко спросила женщина.
К чему такая реплика, Даша не совсем поняла, но решила не тратить время на загадки:
– Простите, Артемьева Нина Павловна? Капитан Шевчук, уголовный розыск… Я все понимаю, но мне необходимо…
– Заходите, – столь же неприязненно бросила женщина (или все же – дама?). – А к вытрезвителям вы отношения не имеете?
– Боюсь, что нет, – сказала Даша осторожно. – Что, есть такая необходимость?
Артемьева оглянулась в сторону источника музыки:
– А, впрочем, черт с ним, все равно ухожу… Но если он с сигаретой спать завалится и квартиру спалит…
– Муж? – когда последовал машинальный кивок, Даша сказала как можно мягче: – Но ведь горе…
– Горе… – повторила женщина с непонятной интонацией. – Горе как раз там и сидит…
– Простите… – Даша стояла в прихожей, чувствуя себя крайне неловко. – Я…
– Ну да, теперь еще и вы. Не принимала ли она наркотиков, не спала ли с соседом со второго этажа, не хранила ли дома пулемета… Вы нас оставить в покое можете? Лучше бы искали как следует…
На душе у Даши стало вовсе уж мерзко. Ясно было, как дважды два, что разговора не получится вовсе.
– Извините… – сказала она, поворачиваясь к двери.
Грохнул отлетевший стул, некстати подвернувшийся под ноги изрядно пьяному мужику, зигзагом выбравшемуся в прихожую. Он тупо обозрел Дашу:
– Что, подружку в свидетели, сучка, позвала? Ну, пусть посмотрит, как я тебе сейчас… Лева отмажет, он свои бабки отработает туго…
И шагнул вперед, неловко занося кулак. Даша ловко поймала его двумя пальцами за запястье, крутанула, заломила руку от души, с чувством, чтобы от боли малость протрезвел. Оглянулась на хозяйку – та смотрела вполне одобрительно, ухмыльнулась и спросила:
– А посадить его за сопротивление работнику милиции можно?
– Увы… – сказала Даша, все еще удерживая разошедшегося супруга в прочном захвате. – Я ему, простите, не представлялась, так что он и не знал…
– Тьфу ты! Так двиньте ему хотя бы коленом по морде, как в кино показывают…
– Нинка, сука, киллершу наняла? – прохрипел мужчина, вовсе и не пытаясь вырваться.
Не так уж он и был пьян, на происходящее, как выражаются психиатры, реагировал адекватно. И потому Даша, отпустив его, спокойно сказала:
– А теперь представлюсь. Капитан Шевчук, уголовный розыск. Вот мои документы. Дергаться будете?
