– То есть как, позвольте? Их что же, двое? – удивился оборванец. – Тот самый Даник, который один и есть, «Съестные припасы и бакалея Даника», Всехсвятская улица. Николаевская слобода…

– Номер дома?

– Одиннадцатый…

– Все в порядке, – сказал Лямпе. – Проверял я вас, милейший, не пытаетесь ли заправлять арапа… Без вас известно, что Даник – один и никакого другого нет вовсе…

– Господа сыскные, помилосердствуйте! – оборванец прижал руки к груди. – И господин Сажин мою скрупулезность в подавании сведений могут засвидетельствовать, и пристав Мигуля…

– Довольно, – оборвал его Лямпе. – Ну, а о чем еще умолчала вдовица?

– Про то, что Даник сверх положенной от Штычкова платы дал ей пятирублевую от себя и просил ни единой живой душе не говорить, что от Штычкова приходил именно он. Мол, и не он вовсе, а некий незнакомец… А мотивировал он это тем, что Штычков-де поехал свататься к дочке его компаньона и в том деле матримониальное так густо перемешано с торговыми интересами, в частности, предстоящим слиянием двух лавок, что раньше срока посторонние о том знать не должны…

– Что еще?

– Все, господа! Святой истинный крест!

– Ну, смотри, – сказал Лямпе грозно. – Помалкивай у меня, а то – в Туруханск загоню…

– Помилуйте, мы-с с понятием!

Лямпе небрежно кивнул ему, и они с Пантелеем направились со двора.

– Вот так, – сказал Лямпе без выражения. – Какая-никакая ниточка да появилась. Даник, съестные припасы и бакалея. Правда, неясно, при чем тут бакалея… Пантелей!

– Да, Леонид Карлович?

– Мне тут пришло в голову… – медленно сказал Лямпе, все еще колеблясь. – Может быть, я от полнейшей неизвестности усложняю там, где сложностей вовсе и не требуется, и все же… Хорошо. Ты сунулся к Коновалову, тебя там уже ждали, за тобой тут же пошли… Вроде бы завершенная картина. Но… Как ты думаешь, можно сказать, что в ней чего-то не хватало?

– Чего?

– А ты подумай, подумай.

Пантелей старательно задумался. Они шагали по тихой пыльной улочке под палящим солнцем, и у Лямпе перед глазами вновь встала прелестная незнакомка с бесценными рубинами на шее. Он даже ощутил секундное неудовольствие, когда Пантелей тихонько вскричал:

– Ага!

И тут же вернулся к делам.

– Да?

– Извозчик? – сказал Пантелей обрадованно. – Точнее, отсутствие такового? Угадал?

– Угадал, – сказал Лямпе. – Почему при них не было извозчика? Слежка была поставлена весьма профессионально, они не новички, это ясно… но в таком случае где-то поблизости, в пределах видимости, должен был располагаться ихний извозчик. На случай того, если на извозчике подъедем мы. Или вдруг остановим «ваньку». Создается впечатление, что они заранее знали: мы придем пешком. Отсюда вытекает, что им был известен пункт, из коего некто двинется к Коновалову пешком. Быть может, нас раскрыли раньше, чем нам показалось…

– Или – по-другому, – сказал Пантелей. – Чихать им было на то, куда я пойду или поеду потoм. Нужно было четко установить, кто придет в магазин к Коновалову…

– Остальное, мол, приложится?

– Что-то вроде того, остальное приложится, – сказал Пантелей.

– А вот у Хлынихи они отчего-то наблюдение не поставили. Или поставили так, что мы при всем желании не могли его обнаружить. Ничего еще не понимаю, – сказал Лямпе, покрутив головой. – Ну что же, вполне может оказаться, что мы чрезмерно все усложняем. И не взяли они извозчика исключительно из разгильдяйства… Российского нашего. Мало фактов, мало…

– Ну так что, мне потереться вокруг Даника?

– Не стоит пока, – подумав, заключил Лямпе. – Никуда эта лавка не денется и ее хозяин – тоже. Отправляйся-ка ты на телеграф. А я немного поработаю в гостинице…

Глава пятая

О привидениях и зеркалах

«В природе золото чаще всего встречается в виде зерен…»

Тяжко вздохнув, Лямпе отложил загадочный листок, он давно понял, что собственные усилия бесполезны, но никак не мог остановиться.

Ясно лишь, что написано это не чиновником, – чиновничий почерк стремится к единообразию, к унификации, учено выражаясь, здесь есть свои правила, устоявшиеся еще при Николае Павловиче, которого отдельные безответственные личности именовали Палкиным. Скорее уж такой почерк подходит под неофициальное именование старообрядческого – каждая буковка отдельно, без малейшей связи с соседними, этакий старинный полуустав. Знающие люди уверяют, что подобным старообрядческим почерком пишет Максим Горький. Некоторые буквы – не Горького, разумеется, а того неизвестного, чьи «труды» сейчас штудирует Лямпе, – сугубо индивидуальны, вот взять хотя бы «д», «в» и «р», да и «ж» с «ером»,

Вы читаете Дикое золото
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату