пришел человек, превосходно его знающий, но ему самому не известный…
Посмотрев на лакея, она тут же сообразила, что задала бедняге чересчур сложную работу: никак не похоже было, что он сумеет все это правильно повторить. И торопливо добавила:
– Короче говоря, доложи: корнет Белавинского гусарского полка, поклонник его поэтического таланта…
– Ну и поклонялись бы себе, – проворчал сонный лакей. – Чтоб без беспокойств… Как я доложу, если барин, очень может быть, еще почивает… Он вчера, почитай, и не ложился…
– Работал? – поинтересовалась Ольга с тем почтительным трепетом, какой, конечно же, полагался восторженному поклоннику поэта.
– Какое там, – зевнул лакей. – В карты дулся ночь напролет… Говорю вам, ваше благородие, очень может быть, что и почивать изволит, а мне, простите великодушно, резону нет из-за каждого поклонника шею под вразумление подставлять…
Отступать Ольга не собиралась и, недолго думая, достала крайне весомый аргумент – серебряный кружок, на одной стороне которого раскинул крылья императорский орел, а на другой печатными буквами сообщалось, что достоинством эта монета в полтину. Сунула в руку лакею и обнадежила:
– Если барин меня примет немедленно, получишь вторую такую же. Понял, старинушка?
Лакей чуточку оживился и направился в комнаты, бормоча что-то насчет того, что никакие серебряные полтины не помогут от того самого телесного вразумления. Вернулся он очень быстро и, пожимая плечами, проговорил:
– Извольте пожаловать, только, честью предупреждаю, барин изволят пребывать не в настроении, так что тут уж я не виноват, ежели что…
Ольга сунула ему вторую полтину и прошла в комнаты. Объект ее женского интереса сидел в домашнем шлафроке, поигрывая над чистым листом бумаги скверно очиненным гусиным пером – пытался придать себе занятой вид. Он был хмур, нечесан и, похоже, пребывал в состоянии устойчивой враждебности ко всему окружающему миру. Вряд ли он вчера остался в выигрыше, иначе держался бы совсем иначе. В ответ на Ольгин вежливый поклон кивнул так холодно, что это понял бы любой провинциал. Выжидательно уставился на стопку бумаг в ее руках с видом человека, пришедшего к зубному врачу и твердо знающего уже, что простым осмотром не ограничится.
– Корнет? – произнес он вопросительно.
– Белавинского гусарского, Алексей Сергеевич, – без промедления ответила Ольга.
– Это где же такой расквартирован? – без всякого интереса продолжал поэт.
– В Новороссии, но это абсолютно не важно сейчас, – сказала Ольга. – Будучи давним поклонником вашего поэтического таланта…
– Ах, оставьте… – поморщился Алексей Сергеевич. – Скажу вам, юноша, чистейшую правду: к таланту непременно следует обзавестись еще и чугунною жопою, чтобы высиживать за столом дни напролет… Что у вас?
– Я дерзнул представить на ваш суд свои первые поэтические опыты… – сказала Ольга, протягивая стопу листов. – Я, конечно, понимаю, что веду себя в высшей степени дерзко, но желание предстать перед вашим судом оказалось сильнее всего…
Поэт с нескрываемой скукой взял у нее листы. Ольга, повинуясь его небрежному жесту, опустилась в кресло. Сама она поэтическим даром не обладала нисколечко – а потому без зазрения совести просто- напросто переписала с дюжину стихотворений, которые ей и Татьяне писали в альбомы гости.
Должно быть, и те, кто так старательно скрипел перьями в Вязино, успехами в стихосложении похвастаться не могли – на лице Алексея Сергеевича тут же отразилась смертная тоска и уныние…
– Странно, – сказал он, бросив на Ольгу поверх листов беглый взгляд. – Мы с вами вроде бы не знакомы, но не могу отделаться от впечатления, что я вас где-то уже видел, совсем недавно… Вы не были позавчера у Нарумовых?
– Не имел чести, – сказала Ольга.
– И все же…
От волнения у нее кончики ушей стали горячими – начиналось главное…
– Это очень просто объяснить, Алексей Сергеевич, – сказала она с расстановкой. – Вы не меня видели, а мою кузину Оленьку, вы с ней вчера танцевали у Салтыковых… Мы ужасно похожи, это все отмечают.
– Позвольте, позвольте… Так, значит, вы…
Ольга встала и прищелкнула каблуками, так что шпоры отозвались малиновым звоном.
– Олег Петрович Ярчевский, к вашим услугам…
Она с радостью отметила, что с поэтом произошли несказанные перемены: он отбросил листки с убогими виршами, вскочил, бесцельно дернулся вправо-влево (сонливость и дурное настроение улетучились совершенно), смущенно пробормотал:
– Что же вы стоите, право, садитесь, садитесь… Действительно, вы чрезвычайно похожи… Значит, вы и будете кузен Ольги Ивановны… Семен! Семен! Ты куда провалился, болван? За смертью тебя посылать, что ли? Живо, рейнвейна, и что там у тебя еще… Одна нога здесь, другая там! Не угодно ли рейнвейна, корнет? Неожиданность, право…
Ольга старательно прятала удовлетворенную улыбку. Любая женщина моментально поняла бы, что создавшуюся ситуацию можно смело назвать многообещающим началом: коли уж он так бурно отреагировал на упоминание о своей вчерашней партнерше по танцам, есть основания питать надежды…
– Что же все-таки с моими первыми поэтическими опытами, Алексей Сергеевич? – спросила она настойчиво.
