заскорузлый Лупенев палец ткнул вверх, – такую вонь подняла, у прокурора ажио в ноздрях защипало. Ну, а князю на тот свет торопиться не резон, он и дал дёру. Да ещё три «калаша» у нас, салабонов, отнял…
Лупень раскурил-таки «беломорину» и продолжал неторопливо, на Карташа уже не обращая ровным счётом никакого внимания. Будто сам с собой разговаривал:
– Дождался наш литеха очереди прямо по машине, обгадился слегка по мудильству-то по своему и командует: «Огонь на поражение!» А Кучин ему: «Да вы что, товарищ старший лейтенант, с дров упали?! Там же наших трое, вон, Лупнев, мой земляк-корефан, им сам князь прикрывается! Западло стрелять, разрешите десантироваться и взять на себя переговоры!» А старшой ему: «Говна-пирога, а не переговоры! Отставить звездёж! Ефрейтор Семенцов, выполняйте боевую задачу!» Тут ефрейтор Семенцов поворачивается к своему пулемёту, да чего-то у него там не ладится, то ли патрон перекосодрючило, то ли гашетку заклинило, а отделение глядит на такое чмушество и ни мычит, ни телится. А с земли – прицельно одиночными, два прямых попадания, самому товарищу старшему лейтенанту бочок оцарапало. Тут он вконец расстраивается и прикладывает подмётку к попе ефрейтора Семенцова, и ефрейтор Семенцов целуется с любимым пулемётом – да так крепко, что два зуба вдрызг. И тогда мой земеля, даром что полгодика всего до дембеля, бросает управление к известной маме, разворачивается и – хрясь лейтенанту в торец! Ну, непосредственное начальство впиливается ентим торцом в переборку, солдаты, етить их дрыном, шалеют от такой борзоты и лапают свои «калаши», зэки лупят по «вертушке», отделение орёт, Ильюша Кучин рвётся добить падлу литеху, штурман хватается за рукоять, вертолёт чуть рылом в вечную мерзлоту не хрястается… Короче, не боевая операция, а выступление воздушных акробатов по многочисленным заявкам трудящихся масс…
Лупень выдержал долгую паузу, как прямо-таки заправский рассказчик. Выдохнул сизый дымок. Стряхнул хлебные крошки с халата. Карташ помалкивал – ну, хочется Лупню поговорить, задолбало хлеборезкой махать, так отчего ж поговорить не дать?..
– Короче, вырубил Ильюша товарища старшего лейтенанта, сам «Макаровым» загнал солдафонов в хвост и «вертушку» посадил в версте от зэков. Опосля чего, куртень скинув, с двумя надёжными дембелями пошёл к князю и говорит: вы нам – заложников, мы вам – всю жратву и личное оружие, что у нас есть. А ещё – обмундирование, окромя, конечно, исподнего. Зэки потребовали ещё и «вертуху», Кучин им соврал, что пилота ранило, мол, потому и сели. Князь, ясное дело, не поверил. И что ты думаешь? Привёл Кучин одного лба к «вертухе», а там лежит лейтенант в отрубе и кровавых бинтах, в элтэошке на меху да в белом шлемаке. А на Кучине – пэша с офицерскими погонами, а солдатики, сучары, сидят по кустам и тихо млеют: это ж надо, какой-то летун, даром что срочник, ими командует! Но не рыпаются, потому как уже самим интересно, что из всего этого вылупится.
И хлеборез снова примолк.
– И что же, – подтолкнул Алексей процесс, – из этого вылупилось?
– А всё путём, – криво усмехнулся Лупень. – Деваться князю было некуда, лучше, как говорится, синица в руке, чем «вертуха» в небе. Отдали ему за нас, трех бритых салабонов, все стволы, окромя двух «Макаровых» и станкача, отдали сухпаи и форму, позволили отойти вёрст на пять… а потом Кучин со штурманом подняли «вертуху», загнали урок на голую болотину, и ефрейтор Семенцов с дембелями, в одних трусах и майках, за милую душу перешлепали сверху всю кодлу. За что поимели десятидневный отпуск. А мудиле старлею дали четвёртую звезду и перевели его служить в дыру такую грёбаную, где скорей не зэки от тебя, а ты от них убегишь, ежели не захочешь дожидаться, пока заловят и опустят…
Он затушил хабарик в пустой консервной банке и вновь взялся за нож.
– Ну?
– Ну и всё. Так мы с ним, начальник, и побратались. С Кучиным Ильюшкой, то бишь.
– А карта-то тут причём? – напомнил Карташ.
– Причём, причём… Так я ж про то и толкую, етить меня дрыном! Кучин-то аккурат по такой вот, родненькой, и летел за нами. От руки нарисовал ему штурман, по памяти, потому как типографские карты в штабе были заперты по причине побега и возможного бунта, а рацией командиры пользоваться напрочь запретили – потому как побег, опять же… Туточки, вона, ориентиры всяки-разны изображены, сопки там, высотки, речки, кряжи – чтоб, значит, привязаться к местности с воздуха и с путя не сбиться… Вишь, «абсолютная отметка», «контрольная точка», етить их дрыном. Всё как там, точно тебе говорю.
– Понятно… А кто рисовал, знаешь? Чья она?
Лупень пожал плечами.
– Много хочешь от меня, начальник, уж извиняй. У тебя карта, не у меня, так что тебе виднее…
– Поня-атно… – повторил Алексей.
Хотя, если честно, не фига ему не было понятно. Но заворот сюжета получался крутой. В лучших традициях, так сказать. Труп, таинственная карта, загадочный объект посреди тайги…
Глава десятая.
Сюжет усложняется
Дежавю, блин. После убийства раба Божьего охотника Дорофеева, сунувшего нос куда ему не положено, Алексей возвращался домой осторожно, опасаясь каждого шороха. Теперь же, два дня спустя, ни на миллиметр не продвинувшись в своих расследованиях – напротив, ещё больше запутавшись в загадках, навалившихся со всех сторон, он двигался к дому ещё более опасливо. Обогнул избу Кузьминичны с тыла, продрался через какие-то грядки, чуть не всполошил собак у соседей – но дошёл без приключений. Никто на него не нападал и заточку в бок вставить не пытался. Открыл дверь и шагнул в сени. Заперся. Облегчённо перевёл дух.
Не терпелось запереться в комнате, занавесить окна, включить настольную лампу и вплотную заняться изучением находки – авось, и поймёт что к чему.
Приключения ждали его чуть позже.
Телевизор на бабкиной половине бурчал всё также – на этот раз что-то о какой-то «Шантарской Кредитной группе», которая, дескать, всех сможет озолотить, подайте только денюжку. Напрасно старались: Кузьминична, как уже говорилось, была глуха не только к призывам «Кредитной группы», но и в прямом смысле: на оба уха. В чулан Алексей заглядывать не стал, чтобы в собственных глазах не выглядеть параноиком, шагнул в свою комнату, нашарил выключатель, щёлкнул…
