однофамильца – верный признак, что работенка предстоит особо пакостная и заковыристая...
– Ладно, тебе виднее, – отмахнулся Мазур, отнюдь не радуясь новой информации о начальстве. – По пивку?
– По пивку...
То ли новоиспеченный подполковник и в самом деле мог накаркать, то ли наработанное чутье, шестое чувство людей его профессии, давало о себе знать – как бы там ни было, Мазур испытал прилив крайне редко приходившего ощущения. Словами его нельзя было определить (как ни изощрялся в свое время доктор Лымарь), а представляло оно нечто среднее между вялым любопытством и унылой тоской, дополнявшимися специфическим нытьем под ложечкой. Так бывает со многими, вот только у всех симптомчики сплошь и рядом разные, зато ошибки никто не делает. «Слепорожденный раб божий Павел прорицает иногда».
А вообще-то все началось в Африке, в то чертово лето, когда юаровцы решили устроить маленький блицкриг, и три их бронеколонны чуть ли не по идеальной прямой, «полетом ворона» двинулись на гидроузел Квеши. Две слегка приотстали, кое-где отвлекаясь на мелкие бои с тем, что именовалось армейскими заслонами, центральная вырвалась вперед километров на двадцать и перла к плотине столь целеустремленно, что никаких сомнений в планах их командиров не оставалось.
Чертовски прогрессивный президент, ветеринар по образованию, марксист по профессии и патологический любитель власти по натуре, неоднократно обцелованный лично Леонидом Ильичом, впал в стойкое состояние истерического ужаса. Он метался по враз обезлюдевшему дворцу, хватая за рукава советских советников и требуя вертолет к подъезду, ближайшие соратники уже начинали драпать на север, национальные гвардейцы потихоньку дезертировали, в столице разгоралась паника, замолчали радио и телевидение...
Меж гидростанцией и неотвратимо приближавшейся бронетехникой, на отрезке в сорок километров длиной, оказалась одна-единственная рота кубинской десантуры – с легким стрелковым и двумя шведскими базуками, названными в честь ихнего самого воинственного короля. Вообще-то они были неплохими ребятами, эти кубинцы, хотя их генерал, как потом оказалось, самолетами вывозил на родимый остров наркотики, необработанные алмазы и слоновьи бивни... Черт знает, как им это удалось, но рота продержалась полчаса против автоматических пушек, «Фоксов» – реактивных пакетов на шасси, и элитных черномазых коммандосов из «Черной мамбы». На тридцать второй минуте рация ожила, кто-то из барбудос, не тратя времени на представления по всей форме, сообщил, что с ними, собственно, кончено, а немногих уцелевших через пару минут намотают на гусеницы, после чего замолчал навсегда – рацию, судя по всему, накрыло прямым попаданием вместе с говорившим.
Декорации обозначились. Меж колонной и плотиной было не более двадцати километров саванны, где не осталось ничего, способного сойти за правительственные войска. На плотине семерка «морских дьяволов», взвод ополоумевших от ужаса президентских гвардейцев, которых от драпа удерживал исключительно наведенный на них Лымарем пулемет, да инженер-португалец, запойный фаталист, решивший досмотреть это кино до конца.
«Морские дьяволы» оказались за пару тысяч километров от ближайшего моря по простой и понятной причине: чья-то умная и циничная голова незадолго до вторжения сообразила, что в такой ситуации проще всего будет заминировать плотину, чтобы повторилась подлянка, лет четыреста назад устроенная испанцам свободолюбивыми голландцами. Спущенное на равнину водохранилище сорвало бы любой блицкриг – вполне возможно, экипажи вкупе с десантом и отсиделись бы на броне, но техника застряла бы намертво…
Плохо только, что юаровская разведка работала гораздо лучше президентской охранки, и ночью надежнейший вроде бы майор из местной охраны потрудился над связывавшими заряды проводами так, что нечего было и думать о подрыве с помощью классической машинки на безопасном расстоянии. Майора в последний момент изловили и сгоряча пристукнули, но это уже ничего не могло исправить, обрезки проводов в черной пластиковой оплетке плавали на поверхности воды, свернувшись кольцами, даже материться не было охоты – предстояло срочно искать выход из положения.
Морской Змей его, конечно, нашел – не зря впоследствии именно он стал контр-адмиралом, обогнав полдюжины других кандидатов. Наспех кое-что перемонтировав, можно было рвануть заряды с помощью подручного электродетонатора – вот только для этого кому-то одному предстояло спуститься под воду и вручную замкнуть цепь, при этом девяносто девять шансов из ста было за то, что возложивший на себя эту миссию боевой пловец уйти живым ни за что не успел бы. Разумеется, такие сантименты во внимание не принимались – тут собрались не дети, а приказ был недвусмысленным...
Короче, Морскому Змею предстояло ткнуть пальцем в кого-то одного из своей шестерки. Всего и делов. Они стояли на гребне плотины, над синим необозримым зеркалом спокойной воды, под столь же синим небом, запаянные в свои черные комбинезоны, как сосиски в целлофан, жара стояла африканская, понятно, счет времени шел на минуты.
Именно тогда это ощущение, это чувство ударило впервые. Возможно, кому-то это покажется странным, но Мазур не боялся – видимо, оттого, что был молод. Скорее было нечто вроде азарта, щекочущего нервы ожидания: на какой номер выпадет шарик? Не верилось, что все вокруг останется, а его не будет. Коли уж и теперь в такое плохо верится...
Азарт, правда, мешался с тупым унынием
Самое смешное – никому не удалось стать павшим героем. В последний момент все обернулось, как в кино. Порой и в жизни оборачивается, как в кино, из-за холмов иногда и вылетает та сама голливудская кавалерия. На сей раз она приняла облик четырехмоторных самолетов, на которых прямехонько из Союза прибыла Ковенская воздушно-десантная дивизия. Прибыла, с ходу развернулась и раздолбала юаровцев, как бог черепаху, потеряв при этом половину личного состава, но в те годы такие детали никого не заботили, об этом рейде и теперь мало кто знает.
А чувство осталось – и теперь тупым неудобством обосновалось под ложечкой...
– Погляди-ка, – сказал Кацуба.
Мазур подошел к окну, встал рядом с подполковником. Погода стояла отличная, Шантарское море вдавалось здесь в глубь суши относительно узким языком, и вдали, на той стороне, можно было разглядеть крохотные домишки западной окраины Шантарска (который, кстати, был моложе Нью-Йорка всего на два годочка). Пейзажем можно и залюбоваться – если стоишь, держа руку на плече романтически настроенной к тебе женщины, – но Кацубу, конечно же, интересовал не пейзаж, а группка людей на причале, числом в полдюжины.
– Утром я его видел мельком, – сообщил Кацуба. – А теперь его, похоже, не спеша кормят «рашен экзотик», вон как полковник конечностями жестикулирует, будто это он сии места сотворил, пока Господь отдыхал...
Пятеро были прифранченными представителями бравой российской армии, пусть и со стиснутыми зубами, но все же несгибаемо, черт возьми, взиравшей в туманное грядущее. Шестой почти не отличался от остальных покроем и цветом формы, но, поскольку был негром, затеряться среди спутников никак не мог. Малиновый берет с разлапистой золотой эмблемой, на столь же малиновых погонах – скрещенные сабли, многоконечные звезды, пальмы...
– У тебя нет предчувствия, что нагрянул «покупатель»? – вдруг бухнул Кацуба в лоб. – Иногда именно так и начинается...
– Ох, не накаркай... – вяло откликнулся Мазур.
– Попробуем его прокачать? Как некогда развлекались Холмс с Ватсоном?
– Да ну...
– Скоротания времени для?
– Ну ладно, – сказал Мазур. – Вся эта мишура на погонах еще ни о чем не говорит, в свободной Африке и у капралов порой хватает на разных местах такой вот бижутерии...
– Ехидное замечание с места, – сказал Кацуба. – Сержант на эту базу не попал бы...
– Резонно, подполковник... Государственную принадлежность формы определить не могу. Что-то не встречалось раньше ничего похожего. А новопровозглашенных государств в последний месяц вроде бы не случалось. – Он задумался всерьез. – Какой-нибудь фронт освобождения, а? Они ж сплошь и рядом, едва
