Пиранья против воров

верить и опасался подвоха... Клюнул клиент, почти весело констатировал Мазур, повело клиента...

– Ты о чем? – спросил сагаец настороженно.

– О золоте, братишка, о золоте, – сказал Мазур. – Ты себе не задавал вопрос, что среди этих милых советских интеллигентов делают такие ребятки, как мы, на такой вот машинке? – Он кивнул в сторону черного «крузера», изрядно запылившегося на проселочных стежках, но выглядевшего по-прежнему авантажно. – Это все, понимаешь ли, мои люди. Они на меня работают. Твой человек выволок из палатки бедолагу профессора, – он кивнул в сторону Буряковского, благополучно дрыхнувшего под открытым небом, – но не догадался пошарить там как следует... Эй! – Он поднял ладонь, останавливая субъекта с ружьем, на автопилоте ринувшегося к палатке. – Чего ты дергаешься, пока я с твоим главным говорю... Так вот, то, что в палатке лежит – лишь небольшая часть того, что осталось в земле. Поэтому нам лучше бы договориться...

Атаман усмехнулся:

– А может, проще тебе пятки в костер сунуть? Чтобы сам все выдал, без всяких договоров...

– Братишка, ты, по-моему, человек умный, – сказал Мазур спокойно. – Пятки в костре – это, конечно, убедительно... только где у тебя при этом раскладе гарантии, что я тебя не обману? Что настоящее место покажу? И потом, меня ж искать будут, серьезные люди, рано или поздно у тебя неприятности начнутся... Может быть, и в самом деле проще договориться? Тебе – разумную долю, а нам – легальную прописку на твоей территории...

Больше всего он боялся, что ученая дама завопит сейчас от большого ума что-нибудь вроде: «Да что вы такое несете, товарищ?» – и этим, конечно, не совершит ничего непоправимого, но ситуация обострится и осложнится...

Нет, обошлось. Бедные гробокопатели настолько сомлели от страха, что вмешиваться не собирались...

– Ну, подумать надо... – сказал в конце концов атаман. – Вообще-то, я еще не видел ни крупицы золотишка...

– Ну вот и посмотри, – сказал Мазур самым естественным тоном. Запустив два пальца в нагрудный карман куртки жестом, который никак нельзя посчитать попыткой коварно выхватить оружие, шагнул вперед. Шаг, еще шаг... Атаман заинтересованно уставился на его показавшуюся из кармана руку...

В заученном прыжке Мазур ушел вправо, с линии огня, левой ногой подбил атамана под коленный сгиб, завалил на себя: прикрываясь его телом, отключив попутно одним жестоким ударом, выхватил автомат. Короткой очередью, все еще прикрываясь оседавшим телом, срезал типа с ружьем, прыгнул влево, в полете давя на спуск...

Он упал умело, перекатился, вскочил на ноги. Второй с ружьем, настигнутый столь же короткой очередью, уже вытягивался на земле. Оставался третий, с карабином, оставленный на десерт по причине полной его боевой безвредности. Мазур вскочил, несколько секунд помедлил, давая тому возможность аж несколько раз надавить на спуск. И лишь потом, когда тот сообразил, что к чему, дернул затвор, аккуратно скосил его недлинной очередью в три патрона.

Перевел дыхание. Все, с кем он в темпе поработал, лежали неподвижно, трое жмуриков и один живой – а прочие так и стояли, изображая финальную сцену бессмертной пьесы «Ревизор». Следовало ковать железо, пока горячо, пока не начались сопли, вопли и интеллигентские дискуссии о природе вещей и явлений.

– Внимание! – громко сказал Мазур, держа автомат в опущенной руке. – Здесь нам больше делать нечего. Черт их знает, сколько их еще поблизости... Слушай мою команду: на сборы – ровно десять минут. Все пожитки – навалом в грузовик. Сами – туда же. Я сказал – десять минут! Кто замешкается, здесь и останется. – И он рявкнул так, что любой старорежимный старшина сверхсрочник удавился бы от зависти: – Я кому сказал, мать вашу? Выполнять! Шмотье в машину, десять минут на сборы!

Конечно, поначалу имела место некоторая толкотня – но Мазур, рыкнув еще грознее, кому поддал по мягкому месту прикладом автомата, кого просто подбодрил ненормативной лексикой, не делая скидок на пол и возраст. Дело наладилось, лишний раз доказывая, что армейские порядки порой незаменимы и в мирной гражданской жизни. Народец в хорошем темпе кинулся таскать пожитки из палаток к грузовику. Мазур стоял посреди этой суматохи, дирижируя энергичными жестами и рявканьем. Когда атаман заворочался с твердым намерением ожить, без раздумий успокоил его пинком в брюхо. Махнул повеселевшему Котовскому и, когда тот подошел, приказал:

– Давай Томку в нашу машину, быстренько!

Он не засекал время, но все равно осталось впечатление, что археологический народец сработал с опережением. Даже храпевшего Буряковского закинули в кузов так сноровисто, словно это был мешок с ватой.

– Отставить! – рявкнул Мазур, когда археологи растерянно затоптались возле опустевших палаток. – Нашли о чем думать... В кузов все и валяйте отсюда! До города, не оглядываясь! Там у них милиция есть, пожалуетесь... Бей по газам, орелик! – махнул он шоферу.

Грузовик, ревя и подпрыгивая на колдобинах, пролетел по широкой прогалине, выскочил на дорогу и припустил по ней так, что вмиг скрылся из виду. Мазур огляделся. Печурка так и дымила себе, от нее приятно пахло мясным супчиком.

– Придется как-то это дело замазывать... – сказал он, остывши.

– Замажем, Степаныч, – пообещал Котовский. – Есть у нас в городе подвязочки, все будет в ажуре... – Он покрутил головой. – А ты у нас проворный...

– Это называется – профессионализм, – сказал Мазур устало. – Что же с этим-то делать...

– Сейчас сделаем, – пообещал Котовский, осклабясь.

Он подобрал карабин, окончательно дослал патрон в ствол и выстрелил два раза, ловко и быстро передернув затвор.

Вмиг очнувшийся атаман взвыл, как та собака из анекдота – нечеловеческим голосом, задергался в пыли, суча ногами. Мазур констатировал, что обе нижних конечности у него прострелены качественно – но не испытывал ни жалости, ни неудобства. Он слишком долго прожил на неправильной стороне улицы, где разумная жестокость по отношению к врагу считается обычнейшим делом...

– Вот так оно будет справедливо, – сказал Котовский, хищно раздувая ноздри. – Ноженьки собственной рубашкой перевязать можно, где-то тут лошадки привязаны... Если очень захочет, до своего улуса доберется. А не доберется, такое уж у него невезение. Я ему благородно и великодушно давал шанс... У тебя, Степаныч, часом, нет моральных возражений или гуманных поправок?

– Да нет, – сказал Мазур угрюмо. – Вот только что нам с твоим парнишкой делать?

– Не в Шантарск же вести на лафете, – сказал Котовский устало. – Коли уж такая судьба у человека. Нет времени торжественные похороны устраивать с венками и речами. Погоди, я только у него ксиву заберу. В городе замажем потом...

* * *

...Он гнал джип по петлястым проселочным дорогам, нимало не жалея дорогущую машину. Мазур держался обеими руками – правой за скобу над головой, левой за панель – но все равно, мотало, как в бурю. На заднем сиденье подкидывало Томку, так и не проронившую за это время ни словечка. Пару раз Мазур видел в зеркало заднего вида ее физиономию – отрешенную, унылую. Ну, что поделать, некогда утирать слезки и гладить по голове...

– Тома, ты живая там? – громко спросил Котовский, отчаянно вертя руль вправо-влево.

– Живая, – насупленно отозвалась она. – Что там случилось? На голову свалились, как Шварценеггеры...

– А ведь вовремя свалились, Томочка? – хохотнул лысый. – Не слышу благодарностей...

– Спасибо, – буркнула она. – Так что случилось?

– Да ничего, честное слово. У папы взыграли отцовские чувства, этак резко, знаешь ли...

– Врете ведь.

– Гадом буду...

– Врете.

– Да ладно, – сказал Котовский. – Что ты, как прокурор... Ничего страшного не случилось. Просто тебе какое-то время надо побыть у папы на глазах и под присмотром, только-то и всего... Ты чего ерзаешь,