Пиранья против воров

Не стоило говорить, что мастерскую, квалифицированную слежку он мог и не заметить – иначе вновь началась бы сказочка про белого бычка, Мазур вновь безуспешно доказывал бы, что он спецслужбист, а не боевик, а Гвоздь снова отмахивался бы от сей очевидной истины, вслух объявляя ее притворством...

– С-суки... – сказал Гвоздь тихо. – Это уже не менеджеры в ярких галстучках... Они мне правую руку обрубили, честное слово... Банкиров и менеджеров, даже талантливых, покупать можно, по большому счету, вагонами, а вот старого кореша не купишь...

Какое-то время стояло напряженное молчание. Кажется, Гвоздя неожиданная смерть верного сподвижника зацепила всерьез. Чтобы соблюсти светские приличия, Мазур отвел глаза, встал, прошелся по комнате, обширной гостиной.

Все здесь прямо-таки вопило об увлечениях молодой хозяйки: седло в углу, целая коллекция старых подков на черной лакированной доске, лошади, лошади, лошади во всех видах: фарфоровые, бронзовые, чугунные (в том числе и прямо-таки неотличимая от той, которую Мазуру всучил господин Задуреев). И картины, конечно – от парочки безусловно старых до современных, судя по датам.

Вон те четыре лошадки из потемневшей бронзы, величиной с некрупную кошку каждая – надо полагать, и есть те, которых упертый подполковник вез через всю необъятную Россию из баронского поместья. Пожалуй, только к ним и подходит меткое определение старушки – неуклюжие. Все остальные – другие. Стройные, пропорциональные, красивые, а эта четверка, вереницей выстроившаяся за стеклом темного серванта, и в самом деле выглядит как-то неуклюже, корявенько, словно отливший их мастер то ли плохо разбирался в конской анатомии, то ли ваял нетленку со страшного похмелья. Ножки коротковаты, пропорции подгуляли, шеи посажены как-то не так – даже Мазур, не великий спец в лошадях, это понимал.

Другое дело – две небольших картины с лошадьми, нарисованные в той же технике и том же стиле, что орущий страхолюд в квартире вдовы. Вот эти изображены мастерски, уверенным штрихом. Подписи художника что-то не видно, но, кто бы он ни был, коней, такое впечатление, видывал гораздо чаще, чем незадачливый скульптор. Было в этих этюдах что-то неуловимо знакомое, но Мазур так и не додумался, что же.

– У вас есть соображения? – раздался за спиной голос Гвоздя – уже бесстрастный, холодный.

– Пока нет, – честно признался Мазур. – Информации маловато.

– Плохо, Кирилл Степанович, плохо... Два дня уже прошло, а толку – чуть...

– Я стараюсь, – хмуро сказал Мазур. – Согласитесь, не бездельничаю, а? Девочку я, по крайней мере, вытащил...

– Благодарю, – серьезно сказал Гвоздь. – Но остается главное. Двенадцать дней у вас осталось... у нас с вами.

– Кто будет вместо Котовского? Сами понимаете, мне нужна поддержка и с этой стороны.

– Вот над этим я как раз сейчас и думаю, – признался Гвоздь. – Кем именно заменить. К вечеру выяснится... Знаете, из вашего рассказа – кстати, толкового, хвалю – я делаю вывод, что те, кто бы они ни были, вовсе не собирались убивать ни вас, ни Томку.

– А вот тут открывается простор для дискуссий, – сказал Мазур. – Возможно, они вовсе не собирались проявлять излишнюю гуманность по отношению к нам обоим. Им нужен был кто-то один – и настолько, что на всякий случай они бережнейшим образом относились к обоим, чтобы, не дай бог, ненароком не зацепить свое сокровище... И чем больше я думаю, тем укрепляюсь в мысли, что им нужна была Тамара, а не я. Кто я такой, они могли вообще не знать... Резонно?

– Резонно.

– Вот видите. Можно неудобный вопрос? Как бы вы себя повели, если бы ее кто-нибудь похитил и начал вас шантажировать? Я не из пустого любопытства интересуюсь – просчитываю версии и варианты...

Гвоздь напряженно молчал, опустив глаза, его лицо казалось сейчас вовсе уж худым, обтянутым кожей черепом.

– Хотите правду? – глухо спросил он. – Я не могу сейчас, пока все это – чистейшей воды теория, ответить конкретно. Не знаю... На меня таким вот образом еще никогда не давили...

– Ага, – сказал Мазур. – А значит, и запускать такой фокус было бы рискованно. Коли неизвестны ваши реакции на подобный поворот событий.

– Вы сами себе противоречите. Только что говорили, что объектом была Томка...

– Возможно, тут и есть противоречия, – сказал Мазур. – Ну, а что прикажете делать, если я пока что топчусь на месте? В глухом тупике...

На самом деле он не ощущал себя в тупике. Брезжили кое-какие идеи и соображения – но такова уж эта игра, что козыри следует приберечь для собственного употребления...

– Кстати, о тупиках. Ларка рвется с вами поговорить о чем-то немаловажном. Дело ваше, используйте любую возможность... но, повторяю, в Ларкины «откровения» я не верю нисколечко. Где она могла бы что-то полезное выкопать? Но вы все равно езжайте к ней, поговорите, успокойте...

– Обязательно, – кивнул Мазур. – Прямо отсюда, а?

Следовало использовать любую возможность вырваться на вольный воздух – потому что через несколько часов Михась должен был выйти на связь, чем черт не шутит, вдруг да и удалось что-то накопать...

– Да, вот еще... – сказал Мазур, кивнув наплотно прикрытую дверь в соседнюю комнату, где дисциплинированно отсиживалась Тома. – К ней нужно бы приставить добрую охрану...

– Я и сам догадываюсь, – фыркнул Гвоздь. – Там, внизу, уже сидит в машине пара-тройка толковых мальчиков... Хотя... Домик этот сам по себе – нехилая крепость. Две трети жильцов – свои, а остальные – чиновные и сановные, охрана отличная, проколов пока что не было.

– Если мне понадобится побеседовать с ихним главным, устроите?

– Да без малейших вопросов. А зачем?

– Сам не знаю, – пожал плечами Мазур. – Иногда полезно копить и копить информацию, наваливать кучу, чтобы потом, тщательно все это просеяв... Кстати, мне нужна машина. Нынче же. Как говорится, к подъезду. Котовского нет, преемника вы ему пока что не назначили, а в общественном транспорте мне как- то неуютно...

– И правильно, – кивнул Гвоздь. – Я сейчас распоряжусь. Подгонят к подъезду что-нибудь незаметное, но надежное...

Он вынул один из своих мобильников, набрал номер и начал неторопливый разговор, явно шифрованный. Мазур отвернулся к телевизору, сделал звук чуть погромче – на экране возникла картинка здешних криминальных новостей. Сейчас, в его положении, была какая-то грустная пикантность в лицезрении того, что непосвященные телевизионщики полагали серьезными криминальными сенсациями...

Ага. Сенсация не ошеломительная, но, безусловно, печальная. Милицейские машины, люди в форме, короткий кусок черной полиэтиленовой пленки, из-под которого чуть ли не на всю длину видны обнаженные женские ножки, по которым и елозит с медлительным садизмом объектив. Спеша порадовать сограждан очередной чернухой, до которой он, вот счастье-то, первым дорвался, юный репортерчик с наигранным ужасом вещает в камеру: судя по всему, в городе объявился очередной маньяк, бедная студентка безжалостно убита, лицо изуродовано до полной неузнаваемости, все пальцы на руках отрезаны, а вокруг шеи обмотан дешевенький мужской галстук в полосочку... Печально. Вот только по азартно-горделивой рожице юнца видно, что его эта смерть нисколечко не трогает, а восхищает в первую очередь собственная оборотистость: первым примчался, щенок дешевый, первым в прямой эфир вякнул...

– Готово, – сказал Гвоздь, глядя на экран через его плечо. – Что там за пакость?

– Очередной маньяк, – сказал Мазур угрюмо. – Студентка, все пальцы отрезаны...

– Вешать бы на площади... Так вот, ребята сейчас подгонят «волжанку», пользуйтесь. Езжайте к Ларке. А я буду звонить в аэропорт, нужно самолет отозвать...

– Подождите, – сказал Мазур.