— А кто же еще? — усмехнулся Вингельт. — Вы же видите, мы нисколько не расположены в публичности и вовсе не стремимся выступать в роли увенчанных лаврами героев. Его величество Стахор тоже в силу известных причин не стремится к почету и шумной огласке. Придется уж вам одному отдуваться, то бишь взвалить на себя всю славу. Вы совершили уже столько славных подвигов, что никто и не удивится очередному. Думаю, вы сумеете что-нибудь придумать. Это легко. Скажем, некий скромный провинциальный волшебник, опять-таки не жаждущий огласки, вручил вам летающий коврик, на котором вы и добрались до Мельницы… Что-нибудь в этом роде… Никто не будет искать несоответствия, зачем, когда вот оно, наглядное доказательство подвига — словно сраженный дракон из сказок и баллад…
Он бросил взгляд на небо, приложил к уху овальную костяную пластинку в золотой оправе, усыпанную многочисленными дырочками. Чуть зажмурившись, словно бы прислушивался. Убрав загадочную штуковину в карман, обернулся:
— Ребята, поспешаем! Скоро здесь будет людно… Прощайте, ваше величество…
— До
Вингельт хмыкнул, глядя на него дерзко и весело, поклонился и, отвернувшись, направился к кораблю. Что-то достал из кармана, что-то с этим предметом проделал, забросил его внутрь и захлопнул выгнутую дверцу. Не глядя более на Сварога, пошел к лесу. Его люди вереницей двинулись следом.
— Стахор! — окликнул Сварог.
— Вам не кажется, что уж мы-то друг другу нужны? — спросил Сварог. — С тем, что вот уже два года творится в Горроте, я хочу разобраться не меньше вашего. А эти господа, — он кивнул в строну уходящих, — сдается мне, помочь не могут, иначе давно бы уже помогли, вы среди них давно свой, это видно… Нам бы следовало держаться друг друга…
— Возможно, я так и поступлю, как вы советуете, — невозмутимо ответил Стахор, поклонился и пошел вслед за остальными. Вскоре все они пропали с глаз, скрылись в чащобе, и Сварог остался совершенно один: далеко не впервые в жизни.
Оглянулся. Внутри корабля полыхнула беззвучная, рыже-золотистая вспышка, он наполнился внутри неярким свечением, оно вырвалось наружу, окутало, обволокло — а когда рассеялось, корабль выглядел совершенно иначе, став серо-черного цвета, как обгоревшая головешка, иллюминаторы и прозрачный носовой колпак потускнели. Легонький порыв прохладного ветерка — и корабль осыпался облаком невесомого пепла. Остался лишь овал выжженной травы, напоминающий след от большого костра.
Сварог стоял на опушке в совершеннейшей тишине. Только безмятежная, безоблачная синева небесного купола, легонький ветерок и отдаленный птичий щебет. Он обнаружил, что потерял где-то пистолеты, а с ними и пояс, все пуговицы с камзола, весь перепачкан сажей, победитель Багряной Звезды, изволите ли видеть, единственный победитель…
Он стоял, понурившись, и в ушах звучал высокий, чистый голос Кайи:
Он не помнил, чтобы когда-нибудь испытывал такую тоску и горечь, переходившие в лютое отчаяние и отвращение к самому себе.
Всадник в шлеме сбитом, сшибленный в бою… Нет, ничего подобного. Ему случалось терпеть нешуточные поражения: и в Горроте, и под Батшевой, когда погибла эскадра. Ну, что тут поделать, жизнь не может состоять из одних побед…
Здесь что-то совершенно другое. Верный конь, копытом топчущий змею… Ага, вот именно. Он выступил в роли второстепенного персонажа, рыцарского коня, успевшего малость потоптать змеюку — но победил ее все же
Прекрасно обошлись бы и без него. Перед глазами у него встал Стахор, ожесточенно рубивший робота. Без сомнения, звезды над той Заводью, где родился горротский король по совету колдуньи, именно что
Дело тут вовсе не в ущемленном самолюбии. Он не хотел, не имел права выступать в роли единственного героя, победителя-одиночки — но на него взвалили этот груз, не спрашивая согласия. Это-то и было самым скверным…
Он поднял голову, заслышав далекий еще, слабый, тихий, но чертовски знакомый гул.
Два бомбардировщика прямо-таки свалились из зенита, промчались над головой, развернулись… Вращались исправно винты, слышался шум моторов — вот только развернулись они под углом в девяносто градусов, левым крылом вперед — как может только вимана… На миг замерев в воздухе, оба отвесно опустились на равнину уардах в десяти от него. Винты из туманных кругов моментально превратились в неподвижные лопасти, шум моторов умолк, словно выключатель повернули, распахнулись дверцы, на траву опустились лесенки…
Сварог безучастно смотрел, кривясь от горечи. Первой с помощью двух дюжих молодцов на землю спустилась старуха Грельфи и проворно засеменила к Сварогу — любила она прикидываться дряхлой немощью, но, случись что, проворство выказывала нешуточное…
— Ну и дурень ты, светлый король, уж прости на худом слове, — с укоризной сказала она, порицающе качая головой. — Кто ж лезет к зеркалам с непроверенными, неизвестными заклятьями? Хорошо еще, что…
Упершись в нее мрачным взглядом, Сварог произнес металлическим голосом:
— Отставить нравоучения…
Старуха, обладавшая изрядным умом и проницательностью, едва глянув на него, моментально умолкла. Пройдя мимо нее, Сварог повелительным жестом остановил ораву спешивших к нему людей, поманил Интагара. Он впервые видел своего верного бульдога поспешавшим трусцой. Брыластая грубая физиономия лучилась неподдельной радостью: ну конечно, дело тут не только в собачьей преданности, кто-кто, а уж Интагар, стрясись со Сварогом нечто непоправимое, терял все, в том числе и голову…
Душа просила действий. Душа, откровенно признаться, просила крови, конского топота, пожарищ… Схватив Интагара за рукав коричневого камзола, Сварог притянул его вплотную и спросил деловито:
— У вас есть связь с Гаури?
— Конечно…
— А ваши люди там есть?
— Конечно. Кого там только нет, все прилетели на шести самолетах…
— Отлично, — сказал Сварог, осклабясь. — Там, под городком, квартирует драгунский полк…
— Да, Девятый…
— К черту нумерацию… Немедленно свяжитесь с кем там вам удобнее. Девятому драгунскому — окружить городишко так, чтобы мышь не прошмыгнула. Правителя городской канцелярии Сувайна взять немедленно. Следом бургомистра, он тоже при делах. С ходу пусть начнут бить морды, уверять, что полиции все известно и требовать подробностей, ну, вы понимаете… Только брать живыми, непременно живыми… — он чувствовал, как лицо ему свела злая гримаса, но поделать ничего не мог. — Мое величество будет творить справедливость, у меня это прекрасно получается, особенно задним числом… Что вы стоите? Живо! Кому говорю?!
