Она пропустила мимо ушей последнюю фразу – смотрела на Данила с напряженной тревогой.
– Ну да, – сказал он, усмехнувшись. – Если уж я копаю, то копаю на совесть, так учили… Милая, неужели ты все еще думаешь, что я тебя считаю всего лишь одной из пешек на службе наших незадачливых путчистов? Что ты, я тебя ценю больше… – Данил прищурился. – Другого полета птичка… Слушай, самое время тебе хвататься за пушку, если она у тебя есть…
– Нет у меня никакой пушки, – быстро ответила Оксана.
– Во-от… – сказал Данил. – Вот, наконец, и мелькнула у тебя в глазах легонькая тревога… Ты, конечно, знала, что покушение провалилось к чертям собачьим, вон в холле телевизор орет, и давно уже сообщили, что Батька уехал с площади, а значит, цел-невредим… Не так уж трудно было и догадаться, что затея с «ядерным грибом» провалилась тоже – уже третий час дня, а до сих пор в городе ни тени паники… Значит, сорвалось. Но ты никак не могла знать, сидючи здесь безвылазно, что происходит возле ракет, уж этого-то тебе знать неоткуда… Это тебя главным образом и мучило: что происходит под Граковом, на позициях этих самых модернизированных С-300, с их приманчивой электронной начинкой… А ничего там особенного не происходит. Ударную группу, которая туда шла, мои парни перехватили в лесу и порезали из автоматов. Быстро и чисто, не впутывая местные власти. Водички дать?
– Не дождешься, – отрезала Оксана, сидевшая с бледным, напряженным лицом. – Не будет истерик.
– Тем лучше… Понимаешь, я в свое время долго ломал голову над всей этой затеей с «ядерным грибом». Во-первых, это со всех точек зрения представлялось совершенно напрасной тратой сил и времени, лишь усложняло операцию и расширяло круг посвященных в азы. Во-вторых, странным представлялось то, с каким старанием оборудовали площадку для «взрыва» в довольно людном месте – возле Гракова с его кучей санаториев и болтающимися по лесам отдыхающими… Это казалось бессмысленным. Я даже одно время подумывал, что гексотан сам по себе – грандиозная пустышка, ложный след… А потом задался бредовым вопросом: а что, если есть е щ е о д н а цель? Не имеющая никакого отношения к перевороту и покушению на Батьку? Впрочем, вопрос смотрелся не таким уж и бредовым, в этом деле почти с самого начала просматривалось д в е совершенно несовместимых игры. Селедка с вареньем, суп с кирпичом… Многое категорически отказывалось стыковаться, но стоило предположить, что против меня играют две р а з н ы х силы, как картинка мгновенно становилась четкой. Плевать тебе было на успех или провал переворота. На дурака Пацея плевать. На него-то ты работала постольку-поскольку… Главная задача у тебя была другая – уводить меня в сторону от ракетных установок. Твоим шефам нужна была электроника – и вот э т а ставка искупала все. Даже вполне вероятный провал покушения. По большому счету, твоим шефам наплевать на проблемы «Карла Везера», что вполне понятно и объяснимо, учитывая, что ниточки ведут за океан… Что любопытно, кое-кто из путчистов определенно начал тебя подозревать, – насчет тех двоих, что тыкали в тебя ножами-стволами, ты, несомненно, наврала, но «куренные» за тобой и вправду одно время поставили слежку… Не знала? А я знал, мы их засекли. Вряд ли у них было что-то конкретное, они не успели… Но я-то успел. Везде. И Батьку, обормота, спас, и к ракетам вам больше не подобраться, там уже приняли должные меры… – Данил перевел дух, закурил и нехорошо усмехнулся: – Серьезно, ты не боишься оказаться в речке с камнем на ногах?
Оксана долго смотрела на него, побледневшая, красивая до боли в душе. Может быть, самая красивая из всех, кого он познал в классическом библейском смысле.
– Нет, – сказала она наконец, сумев улыбнуться почти ослепительно. – Не боюсь. Игра игрой, но ты не смог бы играть двадцать четыре часа в сутки, и никто не сможет, включая меня… Мне кажется, я тебя немножко поняла. Ты не сможешь, ты с раньшего времени. Ты меня ненавидишь, в глубине души мечтаешь растерзать, но у тебя рука не поднимется. И язык не повернется приказать другим. Тебе со мной было хорошо… Мне, кстати, тоже было не так уж плохо. Мы в чем-то друг другу ох как подходили… Посмотри мне в глаза и честно признайся, что не сможешь.
– Не смогу, – сказал он глухо.
– А что до твоих любимых «Трех мушкетеров»… Вряд ли я могла уничтожить что-то п о-н а с т о я щ е м у тебе дорогое. Нечто, только и способное вызвать звериную кровавую месть… Ведь правда? Вот видишь… Кто ж виноват, что так вышло… А сдавать меня в местный КГБ ты не будешь. Чересчур мелко и унизительно в первую очередь для тебя. Еще и потому, что нет у тебя серьезных улик.
– Нет, – признался он мертвым голосом.
– Вот видишь… – повторила она. – Я могу уйти? Ну что нам еще друг другу сказать?
– Иди, – сказал Данил. – Твою машинешку подогнали к подъезду. Покрышки сменили. Только никогда больше не попадайся мне на глаза.
Оксана встала – гибкая, красивая, оставившая на сердце рану, которую он никогда не смог бы забыть и рассказать кому-то тоже не смог бы. Самая красивая и умная из всех, кто у него был. И сейчас, глядя, как она с чуточку неловкой улыбкой забирает сумку, идет к двери, Данил поймал себя на том, что никогда не сможет ответить на нехитрый вопрос: как он вел бы себя, встретив сейчас слезы? Мольбу о пощаде? Смог бы он п е р е и г р а т ь?
Он не нашел ответа – и знал, что постарается забыть об этих мыслях навсегда. Обернулся:
– Подожди минутку…
– Да? – остановилась она в дверях в грациозном полуобороте.
– Я верю, что «Римские каникулы» – и в самом деле твой любимый фильм, – сказал Данил. – Затрагивает кое-какие струны в душе девочки, выросшей, как ты мимоходом обмолвилась, не в роскоши, несомненно, примеряла на себя образ… Только ты ведь не была принцессой под маской плебейки, дорогая моя. Ты всего-навсего платный агент. В любой разведке контингент четко делится на сотрудников и агентов. Первые – свои, полноправные, а вот вторые, какую бы информацию они ни качали, какие бы миллионы им ни платили, всегда останутся п о д м е т к а м и, как говаривали промеж себя господа офицеры отдельного корпуса жандармов…
– Хочешь уколоть?
– Нет, – сказал он. – Напомнить общеизвестные истины. Второе. Как говорил когда-то Эркюль Пуаро, он н е о д о б р я л убийств… Видишь ли, я никогда и никому не прощу смерть моих парней. Они были отличные парни, мои ученики, но они знали, в какие игры играют, выбрали эту дорогу вполне сознательно… Есть д р у г о е. Олеся Данич.
– Никогда про такую не слышала.
– Охотно верю, – сказал Данил. – Ты ее никогда в жизни не видела. И пальцем не трогала. Но ее убили в а ш и. Милая девочка, только начинавшая жить… Ей вогнали заточку в сердце исключительно потому, что
