Завороженные

голый череп, оттопыренные уши, круглые, совсем не человеческие. Поручику отчего-то почудилось в нем нечто, странно знакомое…

— Вот именно, — сказал Шорна, поймав его взгляд. — Это и есть ваш знакомый, которого вы так мастерски спутали. В одном из своих наиболее устойчивых обличий, вот только все эти приспособления, — он обвел рукой окружающее, — ему не позволяют проделывать со своим внешним видом какие бы то ни было метаморфозы. И не позволяют выделываться… У вас эти твари такие же?

Поручик пока что в жизни не видывал ни единого альва, даже в изображении. Но, чтобы сберечь время и не втягиваться в долгие разговоры, дипломатично ответил:

— Да, примерно…

Шорна громко позвал:

— Эй, тварь!

Цверг не шелохнулся, не изменил положение тела, бровью не повел. Его желтоватая кожа казалась поверхностью отлично высеченной статуи.

— Гордый… — фыркнул Шорна.

Шагнул в сторону, где на высоте человеческих глаз располагалась большая металлическая доска со множеством непривычного вида рычажков и полушарий, присмотрелся, подумал и нажал большим пальцем на что-то вроде серебряной ракушки.

Поручик невольно шарахнулся — с потолка упала зеленая ветвистая молния, аккурат на макушку цверга. Того буквально взметнуло в воздух, он словно бы кувырок сделал, пронзительно, жутко зашипел, замер посреди камеры, припав на колени, опираясь кулаками в пол — так, как люди стоять не могут. Было в этой позе что-то от опасного хищного зверя. Поручик впервые увидел его глаза: ни глазных яблок, ни белков, ни зрачков, глазные впадины будто прикрыты тончайшим, пронзительно-синим стеклом, за которым колышутся язычки темно-багрового пламени, и от них распространяется столь лютая ненависть, что холодок по спине пробегает, неприятно видеть, что это существо от них не отделено каким-то осязаемым заграждением…

— Ничего, — мельком на него глянув, усмехнулся Шорна. — Защита надежнейшая, в несколько рядов… Тварь, безусловно, недюжинной силы, весьма даже диковинная разновидность, я о таких только читал в старых бумагах, а в жизни ни разу не сталкивался. Однако и ему не проломить… Ничего он сейчас не может — а вот я с ним могу сделать все, что угодно…

— Сдохни, — обычным человеческим голосом, но с неким шипением проговорил цверг.

— Все мы когда-нибудь сдохнем, — безмятежно сказал Шорна. — Бессмертия, увы, в нашем мире нет. Даже для вас. Вот только я сдохну гораздо позже тебя… К тому идет, правда? Значит ты, диковина, категорически не хочешь общаться с моими мастерами, несмотря на то, что тебе продемонстрировали наши методы убеждения?

Цверг неожиданно и плавно изменил позу — словно текучая вода приняла иную форму. Теперь он сидел, прижавшись спиной к задней стене, вытянув перед собой сомкнутые ноги на всю длину, снова абсолютно нечеловеческая поза, у человека моментально затекли бы конечности…

— Сдохнете, — сказал он убежденно.

— У тебя очень бедный лексикон, — невозмутимо продолжал Шорна. — Как будто ты тупое, примитивное, дикарское создание, не способное грамотно изъясняться, располагающее лишь убогим набором слов. Но это ведь не так, тварь? Я за вами гоняюсь всю свою сознательную жизнь, чуть ли не полвека, уж я-то знаю, на что вы способны. Можете изъясняться цветисто, красочно, умно, словно университетский философ или придворный краснобай… А уж столь интересная, бесспорно выдающаяся тварь, как твоя милость, наверняка во многом превосходит своих рядовых соплеменников, иначе и быть не может… Молчишь?

Он вновь нажал на серебряную ракушку, а ладонью другой руки стукнул по причудливому рычажку. Снова зеленая молния обрушилась на голову цверга, да вдобавок к нему метнулись сверху с полдюжины ослепительно-синих полос, растеклись по телу, покрыв словно бы сетью.

На сей раз цверга корчило гораздо дольше, жутким клубком мотало по всей камере из угла в угол, вдоль и поперек, подбрасывало и шмякало об пол. Теперь он шипел и выл непрестанно, так, что поручику нестерпимо хотелось зажать уши, и он едва сдерживался. Жалости у него не было ни капли, но очень уж эти вопли омерзительны для непривычного человека…

Когда экзекуция кончилась, цверг как ни в чем не бывало устроился в прежней позе, от него веяло свирепой несгибаемостью, почти физически ощущавшейся ненавистью.

Поручик поймал себя на том, что оскалился, что его лицо свело злой гримасой. Тут, безусловно, сработали какие-то инстинкты, каких он в себе и не подозревал. Как кошка с собакой… В этой твари таилось нечто настолько чужое: злобное, враждебное человеческому миру, что рука невольно искала на поясе отсутствующее оружие. Теперь он знал совершенно точно: уживаться на планете людям и этим существам попросту невозможно, должен остаться кто-то один…

— Мои люди только что докладывали… — сказал Шорна. — Там, в ущелье, около которого тебя поймали, и в самом деле расположено некое устройство. Работающее устройство. Никто пока не понимает, что оно из себя представляет, но одно ясно: это что-то чужое, у нас ничего похожего никогда не бывало. А поскольку на планете нет никакой третьей силы, способной управлять высокими технологиями, ответ лежит на поверхности… Что это за установка там, в ущелье? Ты имеешь к ней отношение? Подозрительно, что тебя поймали рядом…

— Сдохни, — промолвил цверг.

Шорна поморщился:

— Ну, это уже скучно… У меня нет никакого желания устраивать тут с тобой пошлую перебранку. Тебе ведь уже не только показали наши методы, но и подробно рассказали кое о чем еще? О средствах разговорить любого из вас? Я их против тебя использую немедленно ради экономии времени. Коли уж на тебя действуют обычные «бичи» и «шестихвостки», все остальное тоже наверняка подействует… Ну да, это надолго затянется. Самые упрямые твои сородичи ухитрялись продержаться пару-тройку суток. Вполне допускаю, что ты будешь запираться и дольше. Но не до бесконечности же? Пройдет несколько дней, и ты все равно ответишь на все вопросы. Только к тому времени превратишься в полуразрушенный отброс, уже никогда не способный вернуться к нормальному состоянию, тихо подыхающий. Тебе и эту перспективу подробно обрисовали. Уверен, так оно и будет. Все равно все расскажешь. Только к тому времени будешь ползающим хламом, и тебя после допроса придется добить — не из жалости, просто чтобы этакий мусор не занимал место… Начали?

Он с нехорошей улыбочкой нажал очередной рычажок. На сей раз молнии не метались, но от пола стало подниматься неяркое сияние, заливавшее камеру, словно пущенная вода. Едва оно коснулось цверга, он вскочил, заметался, запрыгал так, словно его обжигало, вообще причиняло нешуточную боль. Очень быстро сиреневая мгла поднялась ему до пояса, до плеч, выше головы, затопила камеру до потолка. Без труда можно было разглядеть стоявшую у стены высокую фигуру, беспрестанно подергивавшуюся, как человек, которого внезапно принялись кусать мириады блох. Цверга била дрожь, он издал протяжный стон…

— Вот так, — громко сказал Шорна. — Теперь тебя, голубчик мой, будет разъедать неспешно и неотвратимо. Я человек терпеливый, я подожду несколько дней, приду, когда ты будешь ползать и откровенничать, что тебя уже не спасет… Пойдемте, Аркади, оставим гордого и несгибаемого персонажа подумать о будущем…

Он невозмутимо отвернулся и направился прочь, так что поручику пришлось последовать за ним. Отойдя на достаточное расстояние, он спросил:

— А там, в ущелье, и правда…

— Ну конечно, — сказал Шорна. — Туда слетелось множество знающих людей, исследования продолжаются… Абсолютно непонятно пока, что это за штука, как она работает и для чего… но она работает. Беспрестанно. Нечто настолько непонятное… Ничего. Пройдет несколько дней, и он заговорит. Обязательно. А в том, что он имеет отношение к установке, я не сомневаюсь — не верю что-то в совпадения. Не случайно там, где разместилось непонятное устройство, отирался необычно могучий цверг…