компания в голом виде ее как раз лицезрели… И могли рассмотреть иные детали.
Вот только как это доказать? Можно добиться, чтобы за породистым эскулапом установили слежку, – только много воды утечет, прежде чем удастся что-то нащупать…
Уставясь на грязный двор, она тихо пропела:
Федя косился вовсе уж испуганно.
– Не боись, Хведор, – сказала она устало. – Коли уж весь мир идет на меня войной, я неуклонно стервенею… Да успокойся ты. Тихонько концентрируюсь перед забегом, только и делов… Поехали.
– Куда?
– На Чернышевского. Агентство «Бармица» знаешь? Ничего, я покажу…
…С «Бармицей» все прошло гладко – в отличие от некоторых других, не то чтобы насквозь криминальных, но предельно
Ага, серое пальто, волосы светлые… Женщина остановилась на крыльце, столь же нервно озираясь. Даша махнула ей рукой. Майорова симпатия приближалась довольно медленно, не без робости.
Тут уж работало не сыскарское, а чисто женское чутье, с некоей дозой ревности – конечно, ревности не в том гнусненьком смысле, какой вкладывал эскулап. Мать Даша почти не помнила, но все равно что-то ревнючее шевельнулось.
Она, пытаясь остаться объективной, пришла к выводу, что Анна свет Григорьевна, преподаватель инглиша, выглядит на пару лет моложе, чем значится в паспорте, и не такая уж красотка, но мужикам должна нравиться. Майора можно понять.
Светловолосая Анна отчаянно искала первые слова.
– Ладно, – сказала Даша и наигранно весело, протянула руку. – Давайте знакомиться, что ли. Подумаешь, чего в жизни не бывает… Коли уж суждена мачеха, пусть она будет молодая и симпатичная.
– Он вам говорил?
– Да намекал. Эти мужики вечно менжуются, как дети малые, правда? – Даша взяла ее под локоток и отвела подальше от крыльца, к самой чистой скамейке. – Давайте уж сядем… И расскажите мне подробно, как было дело.
– Даша, я… Я в толк не возьму, отчего…
– Кто ж вас-то обвиняет? – Даша играла голосом, как актриса. – Мне просто нужно знать подробно, вот и все…
– Я понимаю… Совсем рано, часов в шесть, наверное. Он еще вчера вечером был какой-то не такой…
– А конкретно?
– Подойдет к окну, выглянет, странно так потрясет головой, отойдет, сядет или заговорит – но все равно впечатление такое, будто к чему-то прислушивается, видит что-то такое… Я внимания не обратила сначала, стирку затеяла, потом стала чуть волноваться. Ну буквально через каждые пять минут – подойдет, глянет, отойдет… Один раз даже попросил меня выглянуть – нет ли там машины.
– И что?
– Не было. Голый пустырь. А он посмотрел так странно, словно я ему врала… Пошел в кухню – и вдруг выскочил оттуда, глаза диковатые… Часам к одиннадцати вечера все вроде бы улеглось. Только вот ночью он вставал несколько раз, я сквозь сон слышала. А раньше у него такой привычки не было, спал всегда, как убитый.
– Пил он вечером?
– Мы бутылочку ликера выпили. Но для него это…
– Знаю, – кивнула Даша, – семечки. А утром?
– Ужас… – Анну передернуло. – Я проснулась, а он уже торчал у окна. С пистолетом, газовым… Застыл, как статуя, не шевелится совершенно… Опять подозвал меня и спросил про машину. Я снова сказала, что ничего там нет. Он тогда завопил дико: «Дура, неужели не видишь?» Знаете, в жизни на меня не кричал, я изумилась жутко… И окончательно поняла – с ним что-то творится. Стала осторожненько расспрашивать. Он сначала молчал, потом рассказал, довольно скупо, что его со вчерашнего вечера преследует черная машина, что это связано с какой-то операцией, с французами… Я хорошо запомнила – с французами.
– Имена какие-нибудь называл?
– Нет, никаких. Дымил, как паровоз, не оборачиваясь ко мне, цедил по словечку. Попозже стал говорить, что там уже не одна машина, а штук пять, что они выходят в черных плащах… в широких черных плащах и шляпах бар…
– «Борсалино»?
– Да, «борсалино». Что они устанавливают пулемет прямо напротив окна, и мне нужно прятаться у соседей, а он постарается прикрыть. Раз десять писал мне на бумажках телефоны, кричал, чтобы я вызвала подкрепление, сердился, что я не пошла к автомату… У меня дома телефона нет… И ближе к семи стало совсем плохо. Выскочил на площадку, начал звонить к соседям, кричал, чтобы они меня спрятали, пока он будет отстреливаться, пистолет при этом из рук не выпускал… Они не открывали – видимо, в глазок увидели. Глаза у него стали дикие, мертвые, мне сейчас кажется, что
