– Книги – раз. Многозначительная подборка: бульварщины почти нет, зато классики теснятся рядами и колоннами в виде собраний сочинений… Классика, история, нечто техническое… ага, программирование. Иконы – два. Верующий эти полдюжины икон держал бы на божнице, как полагается, а вот интеллигент именно так и развесит по стенам, как у тебя имеет место быть – в виде чистого украшения, там и сям… Эйнштейн, бережно застекленный – три… автографа нет ли, случаем? Нет. Я у одного видела портрет Ленина – так вот, был он с автографом, совершенно ленинским почерком. Прикол, конечно, но с фантазией… Облик твой при бородке и очках – это четыре. Все, вместе взятое… – Она фыркнула. – Похожа я на телепатку? Ладно, не бери в голову. Я, конечно, девочка неглупая, но признаюсь тебе честно: этаким озарениям обязана в первую голову тому, что с младенчества в схожих интерьерах обитала. Хватило времени уяснить кое-какие закономерности. Такая вот девушка с прошлым. Можно выразиться, гетера, а не шлюха. Улавливаешь разницу?
– И философскую беседу поддерживать сможешь?
– Запросто, – ослепительно улыбнулась она. – Если есть такая потребность, намекни.
– Да вроде бы нет… Неужели приходится?
– Боже ты мой, чего в этой жизни не бывает… В прошлом месяце, ты не поверишь, битый оплаченный час сидела и слушала, правда, не философскую лекцию, а жуткую историю про то, как мой клиент, бедован качавый, так и не довел до конца общую теорию гравитации – сначала завистники из парткома мешали, потом перестройка и упадок науки, потом и вовсе стали из соседней квартиры пускать невидимые оглупляющие лучи, американские конкуренты старались, видите ли, Нобелевскую премию хотели перехватить… Я еще налью? Коньячок у тебя настоящий… Даже оскорбительно было чуточку для профессионального самолюбия: сижу я в самом эротическом мини, тряпок на мне лишь самую чуточку побольше, чем на Венере Милосской, а этот непризнанный гений смотрит сквозь меня дикими глазами, пальцем в воздухе формулы выводит, а из-за стены опять американские лучи начали шпарить, что твой гиперболоид инженера Гарина… Уж лучше бы трахнул. Давай я рыбку порежу красиво? Ты ее обкромсал абы как… В общем, не помню, как в дверь и вышла. Ты ничего такого непризнанного не строгаешь по ночам? Вот и молодец. Прозит! У тебя рюмочки побольше не найдется? А то у меня после вчерашнего общая энтропия организма… Ага, спасибо.
Как он ни приглядывался, не мог усмотреть ничего, напоминавшего пресловутую печать порока. Порочного в ней не было ни на копеечку, а вот притягательного имелось в избытке – фигурка идеальная, джинсы в облипку словно только что вышла в них из воды, соски оттягивают тонкую черную материю, вульгарности в умело накрашенном личике не больше, чем следует ожидать по нынешним временам. Когда она тянулась через весь стол за ножом, оказалась совсем рядом, он вдохнул приятный запах незнакомых духов и чистой кожи с едва уловимой примесью свежего пота, скорее возбуждающей. Родиона ее вид отчего-то разозлил. Она сидела совершенно непринужденно, хозяйничала за столом так, словно жила здесь сто лет, безмятежно болтала… Он не ощущал своего превосходства, вот в чем дело. Никак не мог почувствовать себя хозяином купленной шлюхи. И начинал злиться. Смотрел на накрашенные бледно- сиреневой помадой (его любимый цвет) губы и, чтобы настроиться на нужный лад, пытался представить, что она проделывала этими губками – может, не далее чем час назад.
– Много пью или много жру? – спросила она с легонькой гримаской. – У тебя укоризна во взоре…
– Да нет, что за глупости… – пожал он плечами. – Тебя как зовут-то?
– Изольда.
– А серьезно?
– Смеяться не будешь? Соня. Папочка удружил, в честь великого математика Софьи Ковалевской. Как в воду смотрел…
– Почему?
– Так это же была сучка, каких поискать. Читала я про нее кое-что… Ради высокой науки бросила муженька и спуталась с немецким профессором, но поскольку немцы нация расчетливая, содержать ее хахаль не спешил, и Софочка вовсю тянула с брошенного мужа. Он, бедняга, давал по слабости русской души. А потом втянула его в коммерцию, в каковой он не разбирался совершенно, поскольку сам был не просто ученым, а основоположником целой науки – эволюционной палеонтологии. Слышал про такую?
– Не доводилось.
– Я, честно говоря, сама плохо представляю, что это за наука такая, но он везде значится ее основателем, точно. Вот, и довела его до того, что он с собой покончил в неполные сорок. Это основатель- то. Каково? Такая вот Софья. Нет, конечно, баба была талантливая, но во всем остальном – сучка по жизни… А тебя как зовут?
– Родион.
– Нет, серьезно?
– Серьезно.
– Ра-ри-тет, – протянула она. – В жизни не встречала ни единого Родиона… А что, тебе идет. – Улыбка у нее стала чуточку пьяной. – Вылитый Родион. Твое здоровье! Это значит, Родик, а?
– Надо полагать, – сказал он, чувствуя себя совершеннейшим идиотом. Девчонка никак не стремилась облегчить ему задачу, сидела с видом принцессы, приглашенной на званый ужин.
От тупой безысходности он налил и себе в большую рюмку, жахнул, как воду, почувствовал, что начинает хмелеть, запихнул в рот изрядный кусок осетрины, заработал челюстями.
– Вот только кое-что, убей меня, не стыкуется, – вдруг сказала Соня. – Чересчур уж шикарный достархан для простого советского интеллигента – икорка, осетринка, все прочее, коньячок за триста штук… Ты что, зарплату наконец получил за последний год или старушку-процентщицу угрохал, как твой знаменитый тезка? Чем вообще занимаешься, если не секрет?
– Граблю, – неожиданно для себя сказал он. Хмель бродил в голове жаркими волнами, но дело было даже не в спиртном, а в яростном желании выломиться из той ничтожной клеточки, в которую его, нет сомнений, поспешили занести и эта девица, и ее сутенерчик. Он хотел быть другим, новым, он имел на это право, черт возьми, уже поднялся над быдлом…
– Бывает, – ничуть не удивившись, кивнула Соня, налила себе еще. – Тоже занятие, если не попадаться… А кого грабишь, если не секрет – телефоны-автоматы?
Он решительно встал, шумно отодвинув стул, вышел на кухню и тут же вернулся, подбросил на ладони
