Капкан для Бешеной

розыска города. Черт-те что получилось, честно признаться. Одним махом перешла в иную категорию – пусть микроскопического, но начальства. А сие автоматически вовлекает тебя в сложную систему отношений, хочешь ты того или нет: кто-то моментально преисполняется зависти, для кого-то ты союзник исключительно в силу занимаемого тобой кресла, для кого-то по тем же причинам – враг. Плюс – разнообразные аппаратные игры. Плюс – вполне естественное недовольство выскочкой… Господи, масса вариантов, коллизий и подводных камней! Мизантропом становишься в считанные недели…

Дверь она не закрыла в видела, что обыск движется по накатанной колее. Собственно, с точки зрения строгой юриспруденции, это был не обыск, а осмотр места происшествия, но разница, право же, невелика.

Даша, не сдержавшись, фыркнула.

– Что такое? – встрепенулся Чегодаев.

– Да вспомнила сейчас… «Закон двенадцати таблиц предписывает, чтобы при производстве обыска обыскивающий не имел никакой одежды, кроме полотняной повязки, а в руках держал чашу».

– Это еще откуда?

– Двенадцать таблиц, – сказала Даша. – Первый свод законов Древнего Рима. Шестой век до нашей эры.

– Вот и попробовали бы, – сварливо сказал Чегодаев. – В полотняной повязке и с чашей в руке…

– Понятые рехнутся, не говоря уж о начальстве.

– Это определенно…

Оба ощущали все то же тягостное неудобство – им не находилось занятия, а уходить нельзя.

– Вы хорошо рассмотрели картину? – спросил Чегодаев. – Это картина, там в углу даже есть закорючка… Писано явно с обнаженного оригинала, с наглядным знанием фигуры.

– Строите версию? – осведомилась Даша. – Мастер не ограничился нетленным полотном, а возжелал оригинала, а оригинал стал ломаться, и вот… Или нам сюда ревность пристегнуть?

– Просто пытаюсь занять чем-то мозги, – честно признался Чегодаев.

– Понятно… Судя по тому, что я слышала, оригинал не особенно стал бы ломаться. Вы историю с фотоальбомом знаете?

– Нет. Что там?

– Да ничего особенного, – сказала Даша. – Нашей мисс Монро сто раз предлагали попозировать для художественных фотографий, но девочка была расчетливая и весьма умело выждала момента, когда ей предложили составить альбомчик для узкого круга ценителей, а не толпы, причем за весьма кругленькую сумму. Я от орлов из налоговой слышала – денежки ей выдали черным наликом, только вот концов то ли не нашли, то ли не захотели толком искать. Ну, а такая картина и альбом для узкого круга – явления одного порядка, правда? Тоже пытаюсь чем-то занять мозги…

Хмыкнула про себя – редко случалось, чтобы она с одним из представителей славной прокуратуры сидела в столь трогательном единении. Никто не давил друг на друга, никто не уворачивался, не зажимал информацию – пастораль… Хрупкая недолговечная идиллия.

– А вообще-то, она неплохо поет… пела, – сказал Чегодаев. – Дочка все кассеты собрала. «Бессонница» мне самому нравится. Вот только этот творческий народ ужасно неразборчив в связях…

– Давайте будем оптимистами, – сказала Даша. – Лазаревич все же не бог, могла и по пьянке приложиться…

Чегодаев глянул на нее цепко, понятливо. Даша прекрасно понимала и ход его мыслей, и таивший массу оттенков взгляд. Всякое в жизни случается, порой нет нужды скрывать или фальсифицировать улики – достаточно просто-напросто искать плохо. Иногда от тебя этого и требуют – чтобы ты искал плохо, не более того. Нюанс немаловажный для профессионала.

В комнате, явно игравшей роль гостиной, все шло своим чередом – как положено, всякий извлеченный из секретера предмет предъявляли понятым (а те со страдальческими улыбками морщились, то и дело вознося очи горе).

– Смотрите-ка, золотишко на стол складывают, – сказала Даша. – Ограблением не пахнет.

– Тут с первого взгляда было видно, что ограблением не пахнет, – откровенно огрызнулся Чегодаев. – Кроме шкатулки на полу, порядок идеальный. Кстати, насчет наркотиков у вас на нее ничего нет?

– Не слышала, – осторожно сказала Даша. – Вряд ли кто-то стал бы фиксировать в документах. Специфика. Помните в Москве, дело Витухновской? Вмешалась отечественная интеллигенция вкупе с зарубежной и в два счета разъяснила следствию: если цыган торгует наркотиками, то это наказуемо, а ежели порошок толкает поэтесса, то ей это вроде бы даже и положено, творческого процесса ради…

– Вообще-то, там многое не доказано…

– А я от муровских знакомых слышала, что дело было верное.

Она встрепенулась, увидев, как распахнулась дверь ванной. Понятые старательно отвернулись. Показался Илья Лазаревич с закатанными по локоть просторными рукавами белого халата. Лицо у него было крайне многозначительное, и Даша обреченно вздохнула.

Старик прошел в роскошную кухню, старательно притворил за собой дверь, принялся протирать извлеченным из кармана огромным пестрым платком влажные руки. Некоторую любовь к театральным эффектам он питал всегда (в юности даже, по слухам, пытался попасть в театр Мейерхольда, но не принял привычки Мейерхольда держать на столе маузер и убрался себе восвояси).

Слухам про Мейерхольда она не верила, поскольку была сыскарем и умела сопоставлять даты. Когда Лазаревич достиг отроческих лет, Мейерхольд уже остепенился от угара первых революционных лет и маузера на столе не держал…

– Ну? – спросила Даша.