Аргонавт

Мысль работала с лихорадочной быстротой. Он прекрасно успел рассмотреть картонку в руках профессора – нигде не видно фитиля, который можно поджечь, шнурка, дернув за который можно вызвать взрыв. Террористический снаряд – вещь давно и хорошо знакомая, не так уж много вариантов приведения его в действие существует. Там, конечно, может оказаться химический взрыватель, стеклянная трубочка, которая при сильном ударе об пол лопнет и прольет свое содержимое, а уж оно заставит сдетонировать начинку… Но профессор вовсе не выказывает намерений шарахнуть бомбу себе под ноги, наоборот, держит ее так, как скряга вцепился бы в мешок с золотом. Чтобы бросить свою адскую машину с достаточной для удара силой, ему придется переменить хватку, взять по-другому, а на это уйдут секунды, уж парочка точно… Если там вообще есть бомба…

Он, конечно, мог и ошибаться – и в случае его ошибки всё здесь, в том числе и его самого моментально разметает на мелкие кусочки, так, что и хоронить будет нечего. Однако кое-какой опыт придает уверенности…

– Господа! – звучно возгласил Бестужев, невозбранно делая еще один шаг в сторону профессора. – Я прекрасно понимаю, что мы мало соприкасались с помянутым господином профессором тонким миром… Если соприкасались вообще… – он придвигался все ближе и ближе. – Но это еще не дает вам права держаться столь скептически. Позвольте объяснить вам некоторые фундаментальные понятия, хотя бы кратко…

Есть!!! Он ударил коротко и жестоко, профессор, взвыв от неожиданной боли, согнулся пополам, разжал руки – но картонная круглая коробка уже была в руках у Бестужева, и тот, держа ее на вытянутых руках, отскочил к застекленной наполовину фронтальной стене рубки, ухитрившись при этом не ушибиться спиной о ближайшее загадочное устройство. Медленно опустился на коленки, с величайшим тщанием, словно вазу из тончайшего стекла, ставя шляпную картонку на отдраенные едва ли не до блеска тиковые доски пола. Видел краем глаза, как моряки кинулись к не пришедшему еще в себя профессору, повисли на нем всей оравой, словно лайки на медведе, – но, не обращая на это внимания, затаив дыхание, обеими руками решительно поднял круглую картонную крышку, малость смятую.

Внутри лежали скомканные листы газеты – той самой, издававшейся здесь же, на «Титанике». Один за другим Бестужев вынимал эти комки, разбрасывая их по полу… пока не показалось дно. И никакой взрывчатки.

Он выпрямился во весь рост, чувствуя противную дрожь в коленках и слабость во всем теле. Рубашка прилипла к спине так, словно за шиворот ему выплеснули кувшин воды. В висках стучало: обошлось… обошлось… Он зажмурился, помотал головой, слыша рядом шумную возню и яростные выкрики профессора, уже, пожалуй что, отмеченные некоторым безумием.

Хотелось жахнуть стакан водки единым махом – чтоб отпустило…

Глава четвертая Занавес падает

Судовой оркестр в просторном курительном салоне играл что-то веселое и легкомысленное, более всего походившее на музыку из незнакомой Бестужеву оперетки. Бестужев расположился в том самом укромном местечке за пальмой, где давеча разговаривал с инспектором. Прихлебывал то кофе, то виски из пузатой рюмочки и тихонечко злился – после недавних нешуточных треволнений хотелось осушить сей сосуд одним духом, тут же заказать новый, а там и еще парочку. Однако подобными манерами он привлек бы к себе всеобщее внимание, оказалось, эти чертовы американцы именно что отхлебывают свое пресловутое виски куриными глоточками, удивительно, что не кудахчут еще при этом… Приходилось держать себя соответственно обществу.

А впрочем, нельзя сказать, что настроение у него было такое уж скверное. Дела, смело можно сказать, продвигались успешно. Беднягу профессора одолели численным превосходством и без лишнего шума препроводили в уединенную каюту, где он сейчас и пребывал в компании судового врача – коему наверняка рассказывал обстоятельно и пылко об эманациях зла, вибрациях эктоплазмы, древнеегипетском проклятье и тому подобной чепухе. Бомба оказалась пустышкой, все целы и невредимы, рулевой вновь взял в свои руки управление кораблем, движущимся по океанской глади со скоростью едва ли не сорок верст в час. Луиза, как и следовало ожидать, вскоре принесла в радиорубку телеграмму, адресованную дяде и гласившую: «Неожиданно встретилась с кузенами, больной чувствует себя лучше, опасений нет». Нетрудно было догадаться, что она прилежно сообщала о появлении конкурента – зато Штепанек, надо полагать, проявил достаточно изворотливости и сумел успокоить спутницу – иначе телеграмма наверняка получилась бы более эмоциональной. Так что и с этой стороны все в порядке.

По размышлении Бестужев не стал укрываться в каюте второго класса – он просто-напросто спрятал там саквояж с бомбой, а сам остался в первом. Во-первых, следовало на всякий случай находиться поближе к Штепанеку, во-вторых, после короткого совещания с инспектором они сошлись на том, что для пущей надежности синьора Кавальканти все же следует взять. Дождаться, когда он попадется на глаза (в каюте его не было), под благовидным предлогом выманить в уединенное местечко, ну, а там все уже пойдет по накатанной, благо и оружие у обоих имеется, и некоторый жизненный опыт общения с такими именно субъектами, и даже наручники принятого в Скотленд-Ярде образца. Не стоит, право же, и далее разгуливать на свободе человеку, непринужденно возящему в багаже адскую машину. Запереть потихонечку в отдаленную каюту, а по прибытии судна в порт передать нью-йоркской полиции, у которой, по словам инспектора, тоже накоплен немалый опыт общения с подобными господами. Шайка Кавальканти, неожиданно лишившись предводителя, будет пребывать в бездействии, как это обычно в таких случаях и бывает. Самостоятельно они, будучи пассажирами второго класса, не рискнут проникать в первый для розысков главаря.

Некоторое беспокойство Бестужеву доставляла только мысль об угле, горящем где-то глубоко в трюме, быть может, аккурат под тем местом, где он сейчас находился. Однако инспектор твердит, что никакой опасности нет, до Нью-Йорка они с этакой неприятностью доберутся благополучно…

И наконец, свою телеграмму Бестужев давно отправил, так что в Нью-Йорке его будет кому встречать и не придется одному погружаться в таинственное коловращение заокеанской жизни, о котором ходит столько россказней. В общем…

– Добрый вечер, Иоганн!

Бестужев поднял глаза. Перед его столиком стоял не кто иной, как князь Кавальканти, он же главарь славной организации «Черный коготь», представлявшей собой, как это частенько случается в европейском подполье, причудливую помесь уголовной банды с политическим движением. В отлично сидящем смокинге князь выглядел безукоризненным светским человеком, на его лице Бестужев что-то не усмотрел сейчас ни злости, ни угрозы, наоборот, Кавальканти улыбался ему обаятельно и дружески, словно неожиданно обретенному старому приятелю.

– Откуда вы знаете мое имя? – спросил Бестужев непроизвольно. – Впрочем… Ах да, конечно… Что я спрашиваю…

Он был готов к любым неожиданностям. Заряженный браунинг привычно покоился в потайном кармане, а где-то совсем неподалеку, пусть Бестужев и не видел его из-за дурацкой пальмы, давно уже сидел инспектор МакФарлен, трудами Бестужева получивший право пребывать в первом классе, сколько ему заблагорассудится. Вряд ли Кавальканти предпримет нечто шумное здесь, в первом классе, это не в его интересах, он не крови Бестужева жаждет, а стремится узнать о судьбе своего саквояжа, конечно… Так что все, можно сказать, прекрасно – зверь сам вышел на охотников…

– Вы позволите присесть? – с безукоризненной вежливостью спросил Кавальканти.

– Бога ради, – в тон ему ответил Бестужев.

Анархист уселся напротив и со светской небрежностью сделал знак оказавшемуся ближе других стюарду. Почти моментально перед ним появились чашка кофе и пузатая рюмочка с виски. Именно от нее Кавальканти и отпил в первую очередь. Бестужев не видел вблизи никого, кто мог бы сойти за сообщника беспутного князя – только обычные пассажиры, большинство из которых он начал уже узнавать, и со многими раскланивался.