начали ходить?
– Точно так, – улыбнулся Василий Иванович, гордясь искусством соплеменников.
– Но ведь это все неправда, про что в балладе поется!
– Конечно, – кивнул Василий Иванович. – Это, Анечка, такой жанр. У нас два жанра, Анечка. Рассказ про то, как стали ходить, и народная баллада.
– А как же все было на самом деле?
– Ну, какой же васька про это расскажет, – снисходительно заметил Михаил Егорович. – Это опыт особенный, у всякого свой. Это только под пыткой можно рассказывать, и то не под всякой.
– Что же, – спросила Анька, – вы и друг другу не доверяете?
– Наоборот, – сказала васька Варька, – мы до того друг другу доверяем и друг друга бережем, что о самом главном не говорим. Такой разговор сил требует и всей жизни иногда, а нам силы для другого нужны.
– Так что ж, Василий Иванович, – сказала Анька, – ты никогда правды мне не расскажешь, как начал ходить?
– Отчего же, – задумчиво сказал Василий Иванович. – Будет время – и расскажу, а теперь спать надо. Ты и так уж одним глазом спишь.
– Не сплю я, – сердито ответила Анька.
– Да, да, – подтвердил васька Саша. – Пора укладываться. Эк звезд-то…
– Спой колыбельную, Варя, – попросил Василий Иванович.
Варя подперлась рукой и совсем другим голосом – грудным и тихим – запела, глядя в костер, что-то бесконечно древнее, чего Анька никогда не слышала ни от собственного отца, ни от матери, но почему-то знала. То ли она где-то вычитала слова, то ли всегда помнила их.
Звезд было много, и под ними было спокойнее, чем под крышей. Вот я и на месте, и никто меня больше не выгонит, подумала Анька и заснула.
Глава шестая
Монастырь
– Давненько, давненько не заплывали с той стороны, – говорил седобородый в черном, распахивая тяжелые ворота. – Как вас, воины, угораздило?
– Извините, – говорил Воронов с той заискивающей радостью, какая всегда просыпалась в нем после избавления от опасности; как ни устал Громов, как ни выдохся после перестрелки и бегства, но и тут успел подосадовать на вороновское облегченное многословие. – Извините, мы просто, знаете, попали в Блатск, хотя совершенно туда не собирались, а потом, понимаете, пришлось бежать…
– Блатские-то сюда не доплывают, – пояснил монах. – Из них если кто и знает про ваш ход, так тот не всякому и откроется. Он с тех еще времен, когда нормальный город был. Ну что, милые, надо вас к настоятелю. У нас правило – все новые люди представляются.
«Однако, – подумал Громов. – Не попасть бы нам из огня да в полымя. Что за монастырь, почему за такой высокой каменной стеной, что за остров, не помню я тут никакого острова… Секта, ясное дело; в теперешней военной путанице как не процвести суевериям? Этот настоятель может еще оказаться пострашней Марика; ну да посмотрим.»
– Нам, собственно, – сказал он сухо, – надо бы в Коноши, и лучше до ночи…
– Ну, до Коношей отсюда далеко, – сказал монах. – Завтра, может, наши туда поплывут, так и вас прихватим. А до того никак не доберетесь – вниз по реке километров двадцать будет. Да и дождь собирается.
Попали мы, подумал Громов. Воронов между тем не чувствовал никакой опасности – трещал без умолку, восхищаясь местными красотами. Восхититься было чем: Блатск на том берегу был почти не виден (вроде и плыли недолго – что за шутки пространства?), и теперь они стояли на острове – пологом зеленом холме, вершина которого была обнесена высокой белокаменной стеной. За стеной виднелись витые, цветные, золотые купола; впрочем, в проеме ворот Громов разглядел и обычные двухэтажные деревянные строения. К одному из них монах и направлялся.
Над рекой между тем заклубились серо-серебряные тучи. В небе свивались и разворачивались свитки и уже поблескивала блеклая, словно никелевая молния, но где-то так высоко, что слабое ворчанье грома долетало не скоро. Собиралась гроза, и далеко, над неблатским берегом, повисли хорошо видные темные плети дождя. На том берегу Громов различал стога, приземистую рощу и длинную деревню с красными крышами.
– Чивирево, – сказал монах. – Ну, проходите.
Громов шагнул в ворота, Воронов вошел следом. Монах запер ворота на тяжелый засов и повел их к двухэтажному деревянному дому вполне дачного вида, с палисадничком вокруг. Сильно пахли цветы – табак, календула, несколько больших чайных роз.
На крыльцо вышел высокий и не старый еще настоятель – лет сорока пяти. На носу у него сидели круглые очки в железной оправе.
– Добрый вечер, – сказал он весело. – Неужели из Блатска?
– Мы не оттуда, – поспешил объяснить Воронов, – мы не блатские… Мы там случайно, извините…
