Орловец.
Отдавшись щемяще-тревожному чувству, Климченко встал и, волоча за ремень автомат, пошел полем вниз.
8
Климченко дошел до края оврага, где скрылся командир роты, и увидел его уже внизу, у ручья. С ним стоял офицер в белом полушубке с пистолетом в опущенной руке. Оба они настороженно смотрели на лейтенанта.
Почти физически ощутив что-то враждебное в этом ожидании, Климченко медленно спускался с обрыва. Обессиленный, растревоженный, в неподпоясанной гимнастерке, без шапки, с взлохмаченными ветром волосами, он снова, и особенно остро, почувствовал свою униженность и свою беду. И все же это было еще не самое худшее. Самое худшее произошло, когда в человеке с пистолетом в руке он вдруг узнал капитана Петухова, офицера из штаба полка.
Будто вкопанный, разрыв каблуками суглинок, лейтенант остановился.
— Пойдешь в трибунал! — злобно сказал Петухов.
— За что? — тихо, про себя, спросил Климченко кого-то, но никто не ответил ему, и тогда он выкрикнул громче: — За что?
И опять ему никто не ответил — ни Петухов, ни Орловец, который, сдвинув костлявое надбровье, хмуро глядел куда-то в сторону, ни автоматчики, что встали на обрыве почти по всему склону и также следили за ним. Тогда он вздрогнул, поняв, что западня за ним навсегда уже захлопнулась.
— За что? За что? — закричал он, едва удерживаясь на голом крутом обрыве. — За что? Капитан, скажите.
— Ладно, Климченко! Разберутся, — незлобиво сказал Орловец, сделал шаг навстречу, но потом снова вернулся назад и стал в стороне от Петухова.
«Разберутся!..» Он уже знал, как это иногда бывало. К тому же он увидел, как Петухов, приподняв пистолет, снял курок с предохранителя.
Климченко медленно опустил руку, автомат на ремне стукнулся прикладом о землю, и он впервые почувствовал его тяжесть. В это время он ясно осознал, что последняя его надежда оборвалась и все кончено.
— Ты победил, сволочь! — сказал он, будто в тумане увидев перед собой ледяные глаза Шварца- Чернова. Сказано это было совсем тихо, но в той тишине, которая воцарилась в овраге, его слова были услышаны, и Петухов с властной решимостью махнул рукой:
— Взять его!
Два сопровождавших Петухова бойца из комендантского взвода неохотно полезли на обрыв. Видно было, что они побаивались Климченко и все время настороженно поглядывали на него. Лезть по косогору было неудобно, бойцы срывались и падали, опираясь на руки. Климченко, стараясь как можно быстрее на что-то решиться и боясь, что не успеет сделать этого, негромко крикнул:
— Стой!
Бойцы разом остановились, один опустился на колено, второй стоял, широко отставив в сторону ногу. Климченко немного знал их: когда-то в Дворищах вместе они отбивали вражескую атаку, спасали штаб полка и полковое знамя, которое тогда едва не попало к фашистам. По нахмуренному выражению курносых лиц было видно, что хлопцам не очень хотелось ввязываться во все это дело.
— Стой, хлопцы! — уже мягче сказал Климченко.
Он начал успокаиваться и, чем дальше, тем все отчетливее понимал: что вокруг происходит и что надо делать. Это придало ему уверенность, он обрел душевную слаженность — способность победить что-то непобедимое в себе. Но в это время Петухов что-то крикнул бойцам и скорым шагом направился к обрыву.
За ним шагнул Орловец:
— Постойте! Вы что? У меня в девять ноль-ноль атака! Вы соображаете или нет?
Петухов не взглянул на ротного, сквозь сжатые зубы бросил:
— Трибунал сообразит!
Это было сказано только для Орловца, но в тревожной тишине оврага Петухова услышали все, и в груди Климченко что-то безнадежно дрогнуло. На минуту в нем блеснула и погасла невольная признательность к ротному. Но тут же явилась мысль: «Нет, не надо! Не упрашивай! Бесполезно!..»
Петухов долез до крайнего бойца и с упрямой суровостью на мясистом лице толкнул его в шею. Парень упал на колени, встал и полез выше. И в то иге время Климченко необыкновенно обостренно ощутил, неизбежный, казалось, никем уже не отвратимый конец.
Чтоб не передумать, не дать в себе ослабнуть чему-то, как ему показалось, предельно ясному и единственно возможному, он перехватил рукой автомат и приставил его будто специально для того скошенный дульный срез к своей груди.
— Стой! С ума сошел, что ли?!
Но Голанога, стоявший сбоку и зорко следивший за ним, вдруг с силой дернул автомат.
Климченко застыл в смятении. Действительно, это было ужасно, нелепо — убить себя, коли тебя не убили немцы! Медленно созревшая его решимость была поколеблена. Но что же делать? Как быть дальше?
Лейтенант выпустил автомат, который тянул к себе Голанога, и растерянно оглянулся — по склону оврага, тревожно уставившись на него, стояли бойцы. Он так ничего и не решил, как вдруг где-то за оврагом гулко ударило в воздухе — раз, второй… В пасмурном небе над головами автоматчиков с тугим шорохом прошли снаряды и, крякнув, разорвались над высотой. Через несколько минут предстояла атака.
Орловец торопливо взглянул на часы и решительно шагнул к Петухову:
— Ты вот что! Кончай!
Петухов недоуменно оглянулся:
— Вы что?
— А ничего. Убирайся к чертям! У меня атака! — мрачно сказал Орловец и, не дожидаясь ответа, зычно подал команду: — Командиры взводов — по местам!
— Ах так! — круто повернулся к нему Петухов. — Покрываешь? Кого покрываешь? Ты ответишь за это!..
— Ну и отвечу! — через плечо бросил Орловец. Видно было: он едва сдерживал себя. В другое время он ни за что не стерпел бы вмешательства в дела роты. Но теперь в роте произошло ЧП, и тут во многом он чувствовал себя скованным.
Орловец снова взглянул на часы и затянул ремень на своем полушубке. Потом, будто только заметив на склоне отчужденно-растерянного Климченко, прикрикнул на него строго и буднично:
— Чего встал? А ну марш к взводу!
Климченко обмер — так неожидан был для него этот, в сущности, такой обычный приказ. Лейтенант недоуменно поглядел на Орловца: к нему ли тот обращается? Но ошибки не было — ротный обращался к нему: сказал и пошел по ручью вверх на середину цепи, будто сразу позабыв и о нем, и о Петухове, который, с угрюмой яростью, оступаясь, быстро пошел прочь по оврагу.
С громко стучащим сердцем Климченко повернулся к взводу.
На высоте грохотали разрывы, вверху в мартовском небе яростно выло и шипело. Бойцы докуривали цигарки и, охваченные новой заботой, торопливо располагались в цепь на краю оврага. Он тоже взобрался по обрыву наверх и лег между бойцами. Еще не веря, что все обошлось, что самая большая беда миновала, и предчувствуя впереди трудное, лейтенант постепенно приходил в себя.
Впрочем, времени у него было немного, командиры взводов в цепи уже подавали команды.
Тогда и он, приподнявшись на краю обрыва и несколько громче, чем было необходимо, дрогнувшим от волнения голосом крикнул:
— Взвод, приготовиться к атаке!
Кто-то сунул ему автомат, кто-то торопливо скинул с себя и отдал ему телогрейку. С молчаливой благодарностью в душе лейтенант оглянулся и увидел, как несколько в стороне над оврагом поднялась кряжистая фигура Орловца. Ротный достал из-за пазухи пистолет и, взмахнув им, вышел из-за обрыва.
Рота автоматчиков начинала атаку…
