Орловым могло и вырвать с похмелья. Например, на встречи ветеранов с коллективом какого-нибудь подмосковного ПТУ.
Никогда не забуду, как вместо Васильева электричкой поехал в город Долгопрудный, в какой-то местный техникум, на встречу с маршалом авиации Пстыго. Покойный маршал носил именно такую фамилию. Он долго и грозно вещал учащимся о том, что в армии должны обязательно служить
– Какие же вы все тут евреи!- сказал он горько.- И ты, Ригин, еврей, и ты, Васильев, еврей… И ты, Быков, такой маленький, а уже такой еврей!
Имелось в виду, что мы все очень заботились о своей карьере и нуждах низкой жизни, а он никогда.
И действительно – как все люди, никогда ни о чем не заботящиеся, он получал от судьбы куда более щедрые подарки, чем все эти отвратительные труженики и карьеристы, вечно одержимые офисными добродетелями вроде умеренности и аккуратности. Орлов сменил страшное количество занятий – он был креативным редактором мостовщиковско-яковлевской «Столицы», продюсировал каких-то наших звезд и привозил в Москву американских, писал «заметки», сочинял рекламные слоганы и даже снимался в роликах. Однажды в «Столице» стали постранично воспроизводить его паспорт. Это не заняло много места, потому что в паспорте были две, что ли, страницы. С именем и фамилией, но без фотографии.
У Орлова было много девушек, женщин и баб. Все они его безумно любили. Многие любят и до сих пор. Орлову не надо ни за кем ухаживать – все сами ухаживают за ним, потому что по нему видно, до какой степени он может без всех обходиться. Женщины этого не прощают. Они стайками слетаются на такое пламя, желая доказать, что вот именно без нее-то ты, сволочь, и не обойдешься. У меня была потом одна девушка Орлова. Он был ее первым мужчиной, и она до сих пор не могла забыть удивительных ощущений, испытанных при этом. Я даже не пытался с ним конкурировать. Однажды мы с ней приехали в Крым, в Севастополь, и первый человек, который нам там встретился, был, естественно, Орлов. Она вся затряслась, а он ее не узнал.
Меньше всего, однако, я хотел бы здесь представить его холодным денди, эгоцентриком и вообще свиньей. Орлов – один из самых чистых людей, кого я вообще знаю. Именно поэтому его все так зае…ало. Грязные-то люди плавают во всем этом, как рыба бычок в полной презервативов Москва-реке, и чувствуют себя отлично. Орлов обладает феноменальным нравственным чутьем, бескорыстием и отзывчивостью. Как это положено поэту. Он умеет любить – не жить совместно, прошу подчеркнуть, а любить. Потому что всякая любовь мимолетна, я имею в виду настоящую. Ее убивает даже совместное пробуждение, а не только какая-нибудь там долгая счастливая жизнь. И вот эти два-три часа любви Орлов отрабатывает по полной программе, так, что только они потом и помнятся всегда. Нас, скучных постоянных любовников и мужей, омерзительных, как старые тапочки, не выбрасывают только потому, что без тапочек холодно. Орлов – это классический принц на одну ночь. Потом бьют часы, и ты для него превращаешься в тыкву.
Однако в эти два-три часа, на которые судьба сводит человека с Орловым, человеку достаются самые возвышенные эмоции, которые вообще бывают. Лучшее русское любовное стихотворение последнего времени написал опять-таки Орлов, оно вот:
Один человек состоял из ушей,
Х…я и бороды,
Другой – из красивой шеи своей
И чисто бритой п…зды.
Один за пиво душу отдал
И в драке зуб потерял,
Другой над стихами ночью рыдал,
А утром их повторял.
Один человек был весел и смел,
Машину лихо водил,
Другой – яичницу жарить умел
И в фитнес-центр ходил.
Они повстречались в ночной Москве
В каком-то из кабаков,
Бутылку выпили, может, две,
Им вместе было легко.
Один человек другому сказал:
– А может, пойдём ко мне,
Другой, с улыбкой прикрыв глаза,
Спросил его о жене.
– Да ну её в жопу, пускай поспит!-
Второй человек сказал
И, убедившись, что ром допит,
Вдруг такси заказал.
Первый, сполна оплативши счёт,
Вздохнул, взглянув на часы:
– Как же стремительно время течёт!
Второй ответил: – Не ссы!
Они стремглав ломанулись в ночь,
Как по тревоге полк,
Отбросив все сомнения прочь,
Стыд и семейный долг.
Время, застыв, повернуло вспять,
Как бывает порой.
Первый разделся секунд за пять,
За три секунды – второй.
Первый уже ничего не ссал,
В ночи мурлыкал котом,
Когда второй его х…й сосал
Красивым умелым ртом.
Второй человек православным был,
Первый – был иудей.
Две совершенно разных судьбы,
Пола, привычек, идей.
Разные в жизни у них пути,
Разный по жизни бзик,
Но ведь смогли же в ту ночь найти
Общий они язык.
Первый уже был чей-то отец,
Второй – почти уже мать,
Разниц – вообще между ними – п…ц!
Пох…ю всё! Е…ать!
Х…й – это х…й, п…а есть п…а,
И с мест они не сойдут,
Но если нужны друг другу – всегда
Они друг друга найдут!
Это очень оптимистический и абсолютно точный вывод. И это – единственное, что осталось.
Вот такие стихи Орлова и делают его Поэтом, а не просто сетевым остряком, каких до бебени матери. Он, конечно, обессмертил бы себя и «Песнью о Кужугетовиче» («Был он парень смелый, статен и неглуп, белку бил умело. Палкой. По е…лу»), и даже балладой о том, как б…ди летят в самолете («Я размешаю в стаканчике лед, я позову стюардессу: «Мною захвачен с б…ми самолет, мы улетаем в Одессу!»). Но право называться настоящим лириком дают ему совсем другие стихи:
Так чего я хочу от себя и тебя?
Почему я молчу и тебя отпускаю?
Потому, что туда, где тоскуют, любя,
Я уже не всегда и себя-то впускаю.
Эти прекрасные слова останутся в русской поэзии даже тогда, когда от породившей их эпохи не останется вовсе ничего.
Дмитрий Быков
