темного леса обратил внимание на интеллигентное лицо Никиты, всмотрелся в него и неожиданно поставил его в тупик своим резким вопросом.
– Какого ты рода?
– Я простолюдин, – ответил правдиво мальчик.
– Ты будешь Великим Государем над царством российским! – уверенно и вдохновенно произнес колдун, пронизывая его взглядом.
И мальчик долго оставался задумчивым, размышляя над пророчеством, но не прекращая своих занятий с Арсением. Пятый год его пребывания в обители подходил к концу, когда неожиданно явился в монастырь на богомолье вельдемановский крестьянин, друг и приятель Мины. Он разыскал Никиту, передал ему поклон от отца и приглашение вернуться домой, где бабушка его лежала при смерти. Доброе чувство шевельнулось в Никите, когда он вспомнил добрую и ласковую старушку, и он решился исполнить желание отца, тем более, что односельчанин передал ему, между прочим, о смерти нелюбимой мачехи. С уверенностью можно сказать, что дело не обошлось без советов Арсения, и семнадцатилетний Никита возвратился в Вельдеманово, где принял последнее благословение от бабушки. Как принял его отец, неизвестно, но можно думать, что дружелюбно и даже с уважением как начетчика[2], тем более, что, вероятно, от второй жены у него не было детей, а пасынки поумирали. Несмотря на свои нестарые годы, Мина вскоре после возвращения сына стал хворать и затем умер, не достигнув сорока лет. Никита остался наследником всего крестьянского хозяйства отца, который рассчитывал, что сын не откажется от сохи и не бросит земли-кормилицы.
Уступая увещаниям покойного отца и советам соседей, молодой хозяин женился, чтобы иметь в доме хозяйку. Предание указывает, что его женою сделалась бывшая подруга его детских игр, колычевская Настасья Ивановна. Беседы с дряхлеющим отцом Иваном и яркие воспоминания о созерцательной жизни в монастыре только усилили в Никите Минове отвращение к крестьянской жизни, полной прозаических хлопот и забот. Он стал подумывать о том, как бы покинуть отцовскую избу насовсем, и решил стать священником. Тесть согласился уступить ему свой приход, чтобы самому жить на покое; тогда Никита поехал в Нижний Новгород хлопотать у только что назначенного архиепископа Суздальского Иосифа. Благодаря рекомендации отца Ивана и его сравнительно большой начитанности хлопоты довольно быстро увенчались успехом, и на двадцатом году жизни Никита Минов был поставлен в священники и в 1625 году назначен в село Колычево на место отца Ивана.
Глава II. Священник и монах
Отец Никита зажил тихою и спокойною жизнью приходского священника в селе Колычеве. Безукоризненное исполнение им своих обязанностей снискали ему всеобщее уважение, а строгая полумонашеская жизнь еще более возвысила его в глазах прихожан, всегда отличающих тех батюшек, у которых слово поучения в церкви не расходится с частною жизнью поучающего. А прямолинейность отца Никиты заслуживала, действительно, полного внимания: раз придя к заключению в чем бы то ни было, он не считал возможным кривить душою и уклоняться с намеченного пути; слава о его неподкупности и беспристрастии разнеслась далеко, и о нем говорили с почтением не только в Колычеве и окрестных деревнях, но и в Нижнем Новгороде, куда Минову нередко приходилось ездить по разным делам. В то время как его ровесник, а может быть, и товарищ по детским играм Аввакум, сын григоровского священника, получивший приход одновременно с Никитою, подвергался целому ряду насилий и побоев за свой аскетизм и пуризм, Никита, несмотря на резкость в речах и поступках, никогда не подвергался личным оскорблениям, что в эту эпоху было не редкостью со стороны сильных карманом и властных людей. Крутой и властный в религиозных делах, Минов подкупал мягкостью и добротою в личных отношениях, и нижегородцы горячо расхваливали колычевского батюшку всем, кто приезжал в город по делам. Особенно сильное впечатление произвели эти похвалы на группу московских купцов, нередко являвшуюся в Нижний по торговым делам. Крайне недовольные своим приходским священником по разным причинам, они задумали переманить к себе в Москву Никиту. Немало пленяло их также то обстоятельство, что Никита очень часто говорил в церкви поучения, которые крайне нравились москвичам. Познакомясь лично, купцы стали убеждать Минова перейти к ним и наконец добились его согласия.
По выполнении некоторых формальностей Никита покинул с семьею свой приход и переселился в Москву, где его радостно встретили знакомые купцы. Сколько лет провел он на новом месте, сказать трудно, но перемена места службы своеобразно повлияла на отца Никиту; он стал задумываться, скучать и тяготиться своими обязанностями по приходу. Еще более усилилась его нервность после смерти третьего, и последнего, ребенка, которого он имел от Настасьи Ивановны. Впечатлительный священник, в котором, вероятно, воскресли приятные воспоминания о монастырской жизни, сопоставляя ее с московскою сутолокою, счел смерть детей за указание свыше, что ему необходимо покинуть суетный мир и отдаться молитве и размышлениям за оградою монастыря. С этой целью он так повлиял на любящую и кроткую жену, что та наконец согласилась отказаться от совместной брачной жизни и принять пострижение. Тогда он сам отвез ее в Алексеевский монастырь, дал за нее приличный вклад и оставил новопостриженной монахине Анфисе небольшую сумму на личные расходы. Покончив так решительно с любимою женою, Никита из всего имущества взял только свою библиотеку, состоящую из духовных книг, и, отказавшись от должности, отправился на далекий север в Соловецкий монастырь святых Зосимы и Савватия.
Основание Соловецкому монастырю, раскинувшемуся на диких островах Белого моря, положил св. Савватий (умер 23 сентября 1435 года), родом новгородец. Новгородская республика не любила граждан, выдающихся по уму, и вынуждала их покидать родину. Благодаря этому появлялись ушкуйники, покорившие Великому Новгороду обширные земли от Ильменя за Каменный Пояс, то есть за Уральские горы. Когда ушкуйничество прекратилось, даровитые новгородцы стали уходить на службу в Москву и Вильно, сделавшись родоначальниками знаменитых фамилий, например, Романовых, Шереметевых, Неплюевых, Колычевых, Мусиных-Пушкиных, Апраксиных, Салтыковых, Морозовых, Шеиных, Тучковых, Шестовых, Строгановых и других. Чувствовавшие больше склонности к созерцательной жизни уходили в дремучие леса и основывали монастыри, из которых многие знамениты до настоящего времени; их устроители причислены к лику святых. Из числа этих ревнителей строгого православия был и Савватий. Не удовлетворяясь дремучими лесами и непроходимыми болотами, он ушел на дальний север к океану и в лодке перебрался на один из Соловецких островов. Ему нашелся подражатель, св. Зосима (скончался 17 апреля 1478 года), и затем слава о строгой жизни островитян-отшельников разошлась по всей России. Соловецкий устав состоял из нескольких уставов, измененных сообразно потребностям того или другого скита; самые суровые правила были в Анзерском ските, расположенном на острове Анзере, в 20 верстах от собственно Соловецкой обители. Братия, которой в первой половине XVII века было в ските 12 человек, жила вместо келий в отдельных избах, разбросанных по всему островку и выстроенных собственными руками. В субботу вечером все сходились в церковь, и богослужение совершалось целую ночь, причем перед сидящими монахами читалась вся псалтырь, а с наступлением дня совершалась литургия. Затем все расходились по своим избам на целую неделю, обрекая себя на молчание, молитву и тяжелую физическую работу. Монахов, подвизающихся в таком суровом отшельничестве, уважали повсеместно, и поморские рыболовы считали своею обязанностью снабжать братию рыбою в виде подаяния. Богатые люди также не пропускали случая пожертвовать что-нибудь анзерским пустынникам, а из Москвы ежегодно шла царская руга, то есть царское жалованье живущим в ските: по три четверти хлеба на человека, иногда же и деньгами. Здесь подвизался боярский сын Федор Степанович Колычев, принявший схиму с именем Филиппа и достигший звания митрополита Московского (с 20 июля 1566 года по 8 ноября 1568 года) при Иване Грозном, который велел его задушить 9 января 1570 года.
В этот-то печальный и неприветный приют направился священник Минов, покончив свои дела в Москве. Он явился к настоятелю скита Элеазару и принял пострижение с именем Никона, безусловно подчинившись строгому уставу; все время проводил он в упорном труде и молитве, так что братия не могла им нахвалиться, свободное же время посвящал чтению духовных книг своей библиотеки, часть которой подарил скиту. Пострижение Никона произошло в 1635 году, и до 1641 года жизнь нового схимника шла ровно и спокойно, без всяких изменений. В 1641 году старец Элеазар, благоволивший также к Никону, решился взять его с собою для сбора подаяний на построение новой церкви; была у него при этом какая- нибудь цель или нет, сказать трудно за неимением сведений, хотя можно предполагать, что лукавый старец поступил так не без умысла. Сборщики прибыли в Москву и очень успешно выполнили свою обязанность, так что успели собрать до пятисот рублей тогдашней стоимости; затем Элеазар и Никон возвратились в скит. С
