— Спасибо, дочка, если бы не ты, мы не были бы подготовлены к тому, что нас ожидает.
«А может, оно и к лучшему было бы, — подумала про себя Эйриэн. — Прожить еще хотя бы один день беспечно, не мучаясь сомнениями, подозрениями и страхами. Не волнуясь о завтрашнем дне. Просто жить».
— Эйриэн, дочка, сейчас уже поздно, ты устала, иди спать. Все, что могли, мы уже сделали. Моя позиция, возможно, напомнит тебе позицию Николо, но скажу лишь одно: все, что нам осталось, — это ждать. И ждать совсем недолго. До полудня. Лучше будет, если ты хорошенько выспишься.
— Да, Ивэн, ты прав. Я пойду. — Девушка с трудом подавила в себе желание подбежать к своему приемному отцу, кинуться ему на плечо и зареветь во весь голос, как она это делала в детстве, когда случалось что-то страшное. Особенно в первое время после того, как родители покинули ее.
Сейчас она королева. И она обязана быть сильной, если не ради себя, то ради тех, за кого несет ответственность: за свой народ и за Эсилию.
Эльфийка пошла, гордо вскинув голову, оглянувшись лишь на пороге на свой собственный трон. Как же порой на нем неуютно и неудобно сидеть — как на горящем пне.
За дверью ее понуро дожидался Келл. Она отдала ему распоряжения по поводу того, какое платье подготовить служанкам к завтрашнему утру, к какому бою ее разбудить, и отпустила на сегодня. Мальчишка сразу же повеселел и отправился обратно на праздник.
Бал был в самом разгаре, но ранние пташки и пожилые этэны уже покидали празднество. При встрече с ее величеством они почтительно кланялись и провожали девушку глазами. Никто не задался вопросом, почему королева не присутствует на приеме в честь посольства. Каждому было очевидно, что она решает важные государственные проблемы, в то время как ее преемница развлекает гостей. И мало кто догадывался, что проблемы эти как раз с гостями и связаны.
Когда Эйриэн проходила мимо оружейного зала, какая-то неведомая сила заставила ее остановиться. Повинуясь внезапному порыву, она подошла к дверям и замерла, схватившись за ручки дверей, дрожа всем телом. Кто-то или что-то настойчиво звало ее войти, и она приняла приглашение, распахнув створки. Яркий, как тысячи свечей, лунный свет озарял оружейный зал. Девушка внимательным взглядом окинула комнату — никого. Никто не таился в углах, никто не прятался в густых чернильных тенях, но она чувствовала чье-то постороннее присутствие. Оно исходило прямо из центра комнаты, где на новенькой подставке покоился главный виновник всех последних событий — меч древних орочьих мастеров. Эльфийка осторожно, словно боясь, что он сам по себе сейчас взмоет вверх и отрубит ей голову, приблизилась.
Королева увидела это легендарное оружие впервые — ведь во время церемонии приветствия его унесли раньше, чем она выбралась из-за трона, — но узнала сразу же. Да, теперь она поняла, что он действительно мог быть только символом войны. Причем жестокой и беспощадной. Лишь сумасшедший мог расстаться с ним без надежды его вернуть. И за мечом придут, обязательно придут, проливая реки крови, идя по трупам защитников, убивая детей, матерей и стариков. Потому что другой цены у этого меча нет и быть не может.
Бесценный клинок вызывал в ней одновременно чувство отвращения и восхищения, казалось, что он сам просится в руки. И она не сдержалась, взяла его. Ножны из черного серебра послушно легли в ладони. С этим капризным и непостоянным металлом редко кто работал, даже у гномов не хватало терпения, чтобы ковать его. Они предпочитали черное золото, а для дешевых изделий — черную сталь или бронзу. Лишь эльфы изредка использовали черное серебро для изготовления обрядового оружия. Но такое произведение искусства Эйриэн видела впервые. Ножны, покрытые мелкими чешуйками, незаметно перетекали в рукоять в форме змеиной головы. На месте глаз сверкали дымчатые алмазы, оба — с вкраплениями в виде тонкой черной вертикальной полосы. При малейшем движении чешуйки поблескивали и складывались в замысловатые узоры — отблески черного пламени, звериные оскаленные морды, травы, колышущиеся под дуновением ветра, и так до бесконечности. И вместе с тем это был единый предмет — металл слегка холодил пальцы, будто тело змеи. Казалось, миг — и ножны оживут и скользнут вниз, переливаясь в лунном свете черной блестящей чешуей.
Эльфийка вытащила лезвие. На темном клинке засияли белые руны. От них веяло древней магией. Девушка не знала, что это за язык, но по написанию он более всего походил на недавно выученный ею орочий.
«Древний орочий», — услужливо подсказал тихий шепот.
Эйриэн, вздрогнув, оглянулась. Меч с оглушающим звоном упал на пол. Ножны отлетели в сторону. Она по-прежнему находилась в полном одиночестве.
«Наверное, показалось, — попыталась королева успокоить саму себя. — Так и собственной тени начнешь бояться».
Ее величество нагнулась и подняла клинок. Рукоять привычно легла в ладонь, как будто эльфийка никогда не выпускала ее из рук. Не справившись с искушением, Эйриэн сделала пробный взмах. Раздался мелодичный звук, будто кто-то тронул струну лютни, пред глазами мелькнуло чье-то лицо. Девушка сделала ложный выпад. Меч зазвенел другим аккордом. Лицо отчетливо всплыло перед ее глазам. То был орк. Чем-то он напомнил королеве Дэрка Таупара — то же благородное лицо, такая же смуглая кожа, темные волосы, умные глаза. Только на вид он был старше, годы оставили на лице отпечаток мудрости и шрамы на память, да в волосах пролегли две белые ровные прядки. Орк ковал меч: через равные промежутки времени поднимался и опускался молот, горели угли в печи, шипела вода, когда в нее опускался раскаленный металл. Мужчина ковал клинок с вниманием и любовью, чтобы тот служил ему и его потомкам верой и правдой. А меч, понимая это, отвечал взаимностью, он боготворил своего создателя — из-под молотка раздавалась спокойная прекрасная мелодия.
Эйриэн легко скользила по полу в танце с мечом в руках, и тихая мелодия разливалась вокруг нее, заполняя зал. Больше всего она напоминала безмятежные мирные песни, которые поют за прядением или вышиванием матери и жены.
Седой орк передал клинок своему сыну — молодому отважному юноше, и меч возрадовался новому хозяину. Они стали неразлучны, вместе летели на горячем вороном коне в битвы, вместе воевали с врагами, защищали родину, дом, семью: отца, мать, братьев и трех красавиц-сестер. Убивать меч не любил. Ему больше нравилась пляска клинков, когда металл сталкивался с металлом — он пел еще звонче, яростнее и прекраснее.
Мелодия вокруг девушки стала звучать боевым маршем, а танец напоминал утреннюю разминку перед тренировкой, только движения оставались по-девичьи плавными.
Меч показал ей славные битвы, где рождались новые герои и закалялись старые, где победа зависела от мастерства и быстроты. Он и его хозяин вместе росли в этих битвах, вместе взрослели, вместе получили боевое имя, одно на двоих: Черный Змей. Но однажды…
…Бой давно закончился, уставшие бойцы занимались обычными лагерными делами: готовили в котелках незамысловатую походную пищу, распевали песни, бренча на лютнях, негромко разговаривали друг с другом, натачивали оружие.
Враги пришли незаметно, не протрубив атаку, не дав спящим проснуться, а раздетым — одеться. Они пришли огнем. Но не простым — то был огонь, рожденный от тварей, что живут за гранью мира, и вызванный в Иэф шаманами. Он съедал все, к чему прикасался, — влажную траву, холодный металл, живую плоть. А из пламени шли они — недруги с мордами троллей и гоблинов. Прирученный зверь не трогал хозяев. Ночь наполнилась предсмертными проклятиями, воем раненых и сгорающих заживо. Даже песня Черного Змея звучала недолго. Его хозяин защищался отчаянно и виртуозно, вокруг него выросла гора трупов. Меч помогал, насколько это было в его силах, и даже больше. Никто никогда больше не фехтовал с такой скоростью, как молодой орк в ту кровавую ночь. Но враги взяли не мастерством, а числом. Они окружили последнего из выживших и навалились скопом. Клинок плакал от горя, когда убивали его побратима.
Недруги забрали Черного Змея себе. Еще бы, никто бы не бросил столь
