откликнулся сразу.
— Да, слушаю.
— Альберт Игнатьевич? Говорит Борис Багрянцев.
— Рад слышать. Вы надумали продать книгу?
— Я уже объяснял вам, что книги у меня нет.
— Тогда чего же вы хотите?
— В беседе со мной вы сказали: «Я хочу купить нечто, принадлежащее вашей семье».
— Да, ну и что же?
— Разве вам не известно, что у меня нет семьи?
— Я имел в виду не только теперешнее положение, но и прошлое.
— Но теперь… У меня нет семьи, нет никаких родственников. Теперь — нет?
Монк молчал с полминуты.
— Это не совсем так, Борис.
— Да?
— Да. У вас есть родственник, очень дальний… Право, не берусь установить степень родства… Александр Николаевич Верстовский. Ему около девяноста лет…
— Вы были у него?
— Конечно.
— Где он живет?
— Хотите его навестить?
— Да, хочу.
— Вы ничего не узнаете… Как и я ничего не узнал.
— Надеюсь, вы не намерены препятствовать?
— Помилуйте! Зачем? Записывайте адрес…
Борис потянулся за карандашом, записал продиктованный адрес в телефонную книжку.
18
Этот дом выглядел очень старым… Вероятно, он был построен едва ли не раньше зданий в той части города, что теперь именовалась историческим центром. Борису представилось, что когда-то этот дом стоял на отшибе, вдали от другого человеческого жилья. И лишь много позже до него дотянулись городские кварталы, заключили его в кольцо… Возможно, все было и не так, но дом разительно отличался от окружавших его строений. Двухэтажный, длинный и низкий, сложенный из некогда красного, а ныне темно-бурого осыпающегося кирпича, он дышал гибельным запустением, если еще чем-то дышал.
Взойдя по четырем ступеням замшелого крыльца, Борис поискал кнопку звонка, но не нашел ее. Над дверью висела медная ручка на проволоке. Потянув за нее, Борис услышал приглушенное позвякивание где-то в доме. Неужели кто-нибудь отзовется? Никто не может жить здесь. Монк ошибся, он перепутал адрес. Этот дом мертв, давным — давно мертв…
Но Монк не ошибся. За дверью послышались шаркающие шаги, она отворилась, и перед Борисом предстал дряхлый, согбенный старик.
— Здравствуйте, — сказал Борис. — Вы Верстовский, Александр Николаевич?
— Да, это я, — против ожидания, голос старика звучал достаточно твердо. — А вы — Борис Багрянцев. Я ждал вас…
— Ждали?
— Рано или поздно, вы должны были прийти. У меня не часто бывают гости, особенно молодые люди. Нетрудно было догадаться, кто вы такой. Проходите, что же мы через порог…
Борис шагнул в полутемный коридор. Старик провел его по скрипучей лестнице на второй этаж, пригласил жестом в небольшую комнату. Здесь почти не было мебели — железная кровать, простой стол, несколько стульев, какие-то ветхие шкафчики. Из одного такого шкафчика Верстовский достал графин с красноватой жидкостью и две рюмки.
— Не откажите, — он поставил графин на край стола. — Моя домашняя настойка. Собственное изобретение! Мне девяносто два года, а я принимаю понемножечку каждый день, как лекарство… И чувствую себя неплохо для моих лет.
Борис вежливо кивнул, старик наполнил рюмки. Совсем недурно, подумал Борис, отведав терпкого напитка. Лесные летние ароматы смешивались с едва различимой пряной горечью. У Бориса слегка закружилась голова.
— Вижу, вам понравилось, — глаза Верстовского странно блеснули. — Не ограничивайте себя, это безвредно.
— Я за рулем…
— Сильно не опьянеете, да и то быстро выветрится… Итак, что же привело вас ко мне? Желание познакомиться с родственником?
— И это тоже.
— Дальним родственником. Весьма и весьма дальним! Я приходился Татьяне Сергеевне, вашей бабке с материнской стороны… Ну, не будем вычислять, кем. Это утомительное занятие… И ведь не этот вопрос вас больше всего интересует? Спрашивайте…
Отставив пустую рюмку, Борис вдруг задумался. Спрашивать — о чем? В самом деле, зачем он сюда приехал? Он окинул взглядом стены, оклеенные бледно-голубыми обоями, запыленные окна, часы-ходики, лампу под матерчатым оранжевым абажуром. Внезапное чувство беспомощности захватило его. Он сказал то, чего говорить вовсе не собирался.
— Александр Николаевич, я не так уж много знаю о моей семье…
— И хотели бы, — подхватил Верстовский, — узнать больше? К сожалению, я мало чем смогу вам помочь. Историю вашей семьи я не изучал, да и отношения мои с вашей бабкой всегда были… Гм… Не лучшими. Мы годами не виделись.
— Она исчезла, — проговорил Борис. — Об этом вам известно?
— Да. Когда ее искали, обращались и ко мне… Боюсь, они были не слишком настойчивы в поисках. Когда пропадает обыкновенный пожилой человек, это… Скажем так, не сенсация. Прокурор города не берет такие дела под личный контроль.
— Она оставила мне фамильную шкатулку… То есть, нельзя сказать «оставила»… Ведь никто не знает, умерла ли она…
— Я видел шкатулку, много лет назад.
— Вы видели, что там написано?
— «Свет истины в полуденном огне»… И так далее. Не представляю, что бы это могло означать.
— И еще какая-то книга… Которой у меня нет. Мне предлагали за нее огромные деньги.
— Альберт Игнатьевич Монк предлагал?
— Да, он.
— Он был здесь… Выспрашивал и меня насчет книги. Когда убедился, что я ничего о ней и не слышал, высказал предположение, что книга может быть спрятана где-то в моем доме…
— А почему он так подумал?
— Я не знаю, почему он так подумал… Наверное, потому, что это старый дом. И если кто-то из вашей семьи хотел спрятать книгу… Мог пробраться сюда в мое отсутствие… А впрочем, не знаю. Может быть, у Монка были другие соображения. Он просил разрешения обыскать дом. Я пустил его в подвалы…
— Здесь есть подвалы? — заинтересовался Борис.
— Бывшие винные погреба. Сейчас там пусто, все заброшено…
— А книга? Монк не сказал конкретно, что это за книга? Не назвал ее?.
— Нет, — лаконично ответил Верстовский.
— Не позволите ли вы и мне осмотреть подвалы?
— Пожалуйста, — произнес Александр Николаевич, пожимая плечами. — Если вам угодно терять
