«Вот гадина, — думала в эти моменты Марина о сестре, — задавила в мужике все, что в нем было ценного». И фантазировала о том, как все изменится, стоит им с Димой соединить свои судьбы.
Однако Димины командировки обычно больше четырех-пяти дней не длились. А уже заканчивалась вторая неделя его отсутствия. Марина почувствовала легкую нервозность. Засуетилась, заметалась по квартире. Уже схватилась за трубку, однако в самый последний момент удержалась от того, чтобы набрать Димин номер. Она знала, что одним телефонным звонком можно разрушить то хрупкое равновесие, которое установилось между ними в последние недели. У нее самой время от времени появлялись поклонники, которые чуть что, сразу трезвонили ей. Ничего более раздражающего невозможно придумать. Марина не хотела выступать в такой роли в Диминой жизни. «Подожду, — решила она. — Еще два дня». Куда бы он ни отправился, к субботе он должен вернуться.
Однако Дима был в городе. Марина столкнулась с ним в пятницу. У входа в Гостиный Двор.
— О! — воскликнула она. — Привет!
— Привет. — Дима выглядел несколько растерянным.
— Как дела? — спросила она, беря его за локоть и отводя в сторону от входа в магазин.
— Спасибо, — ответил Дима, — все хорошо.
— Как обычно? — рассмеялась Марина.
Она чувствовала себя как будто навеселе. С ней всегда такое случалось, когда она встречалась с Димой.
— Как обычно, — кивнул Дима.
Марина, улыбаясь, смотрела на него, ожидая продолжения, но он молчал. И отводил глаза. Еще не успев ничего сообразить, Марина сказала:
— Ездил куда?
— Что? — переспросил Дима и перевел взгляд на нее.
— Ездил куда-то? — повторила Марина. — Тебя давно не было видно…
И осеклась.
Дима смотрел на нее со странным выражением лица. Помесь страдания и сожаления. Как будто она больна, а он бессилен ей чем-либо помочь.
— Я подумала, — онемевшими вдруг губами произнесла Марина, — ты в командировке.
— Нет, — сказал Дима.
— Нет? — повторила Марина.
«Тогда в чем же дело?! Где ты был?!» — мысленно закричала она.
— Я заеду к тебе сегодня, ладно? — проговорил Дима.
— Ладно, — автоматически сказала Марина.
— Часов в восемь, идет?
— Хорошо.
Она наконец-то отпустила его локоть. Стояла перед ним и смотрела на него широко распахнутыми глазами.
— Тогда до вечера, — сказал Дима.
— Да, — кивнула Марина, — до вечера.
Дима легонько коснулся ее руки, повернулся и ушел.
«Все, — подумала она. — Это конец».
Это действительно был конец. Он приехал в восемь, как и обещал. Она трясущимися руками сварила кофе. Она уже дважды выпила валерьянки, но успокоившейся себя не чувствовала. Она знала, что он собирается сказать ей. И понимала, что абсолютно ничего не может сделать для того, чтобы как-то изменить ситуацию. Она сто раз уже прокрутила весь их разговор в голове — и никакого выхода не нашла.
«Мы должны прекратить наши отношения», — скажет Дима.
«Почему?» — спросит она.
«Потому что у меня семья», — ответит он.
«Семья, в которой ты никому не нужен», — рискнет съязвить она.
«Я нужен дочери», — возразит он.
И ей будет нечем крыть. Анютке только что исполнилось шесть. Совсем еще малышка. Как такую бросишь? А тем более, если уйдешь к ее родной тетке. Редкий ребенок сможет это пережить безболезненно. И как Марина до этого не додумалась чуть раньше? В тот момент, когда ее впервые посетили фантазии на тему их с Димой совместного будущего. Ведь он — сумасшедший папаша. Даже если он наконец-то все понял про свою Яночку, это ровным счетом ничего не меняет.
И все-таки она собиралась бороться.
«А как же наши чувства?» — спросит она.
Марине самой не нравилась эта реплика. Излишне мелодраматично. Но ничего более подходящего в голову не приходило. Не спросишь же: «А как же наша любовь?» Это вообще ни в какие ворота не лезет. О любви до этого не было сказано ни слова. Любовь — это очень обязывает, не правда ли? Только подростки способны разбрасываться этим словечком направо и налево. «Я люблю его…», «Он разлюбил меня…», «Ты меня любишь?» В двадцать ты уже более осторожен — как бы не взять на себя каких-нибудь лишних обязательств. А после тридцати начинаешь сомневаться, существует ли оно вообще — то, что стоит за этим словом.
Да и «чувства» — из того же разряда. Может, лучше будет спросить: «А как же то, что было между нами?» Нет, решила Марина, не годится. Ей не нравилось слово «было». Есть! Между ними что-то есть. Называйте это как хотите, но разве за это не стоит бороться? «Можно, — ожесточенно думала она, вылизывая квартиру перед Диминым приходом, — можно все устроить так, что и волки будут сыты, и овечки целы. Главное — захотеть».
Он не хотел.
Он почти ничего не сказал. Так, пару фраз. «Извини…», «Я не должен был…» Она уж было собиралась озвучить ему насчет чувств-любви-и-прочего, но что-то остановило ее. Он ведь ни словом не обмолвился о своих обязательствах. Говорил только о своей вине перед ней, Мариной. «В чем вина-то?» — подумала Марина. Неясная догадка мелькнула в ее голове. Сердце заколотилось под ребрами, как после пробежки.
— Дима, — прервала она его, — что я для тебя?
— Что? — Он поднял на нее глаза. Измученные. Бесконечно грустные. У Марины все внутри перевернулось. Но она уже не могла остановиться. Лечат ведь только через боль, через боль.
— Что я для тебя? — повторила она.
Он молчал. Но глаз уже больше не отводил. Димыч всегда старался быть честным. Уже за одно это его можно было полюбить. Или вопреки этому?
Они сидели и смотрели друг на друга. Молча. Кофе остывал в чашках.
— Я не знаю, — наконец вымолвил Дима. Марина судорожно сглотнула слюну. Ожидала этого. И — не ожидала.
— Прости…
Простить? За что? За то, что не питает к ней никаких чувств, кроме дружеских?
— Вы так похожи…
Марина вздрогнула и выпрямилась.
— Что?
Дима поднял обе руки, как будто защищаясь:
— Извини, не понимаю, что несу…
— Что? — повторила Марина. — Что ты сказал? Похожи? Мы? С кем?
Разум отказывался понимать. И в то же время все было предельно ясно. На кого она еще может быть «так похожа»? Только на двойника своего, на сестрицу, чтоб ей было пусто!
Он искал в ней Яну. Прежнюю. Или нет — скорее ту, которую он сам для себя придумал. Яна ведь какой была, такой и осталась. А Дима долго верил в иллюзию. А когда стало невозможно верить дальше, он растерялся и… вцепился в нее, в Марину. То же лицо, та же фигура — чем не Яна? Но — не Яна.
Не было у него ни грамма «чувств» к ней. Никогда.
