металла. Тела троих Трэнаванов изуродованы. Все они погибли. К тому же оказалось, что в машине присутствовал четвертый пассажир, молодой человек, по имени, как выяснилось позже, Роберт Грант. Он был еще жив, хотя сильно обожжен, с разбитым черепом и многочисленными переломами костей. По всей вероятности, этого Гранта мистер Трэнаван по доброте душевной подобрал где-то на пути от Доусон-крика к месту катастрофы. Предполагалось, что он не выживет – слишком уж тяжелое состояние.
Весь Форт-Фаррелл, более того – вся Канада, писал автор заметки, скорбят по поводу ухода Джона Трэнавана и сожалеют о конце славной эпохи. Связь Трэнавана с городом тянулась с героических времен лейтенанта Фаррелла. И прискорбно (лично для автора), что имя Трэнаван не унаследуется по мужской линии. Существовала, однако, некая мисс К.Т. Трэнаван, племянница, обучавшаяся в Лозанне (Швейцария). Выражалась надежда, что трагедия, смерть любимого дяди, не помешает ей завершить образование, которое дядя стремился ей дать.
Я откинулся на спинку стула. Так. Трэнаван, значит, был партнером Маттерсона, разумеется, не того, с кем я разговаривал, этот слишком молод. В момент катастрофы Маттерсону было около двадцати, словом, примерно столько же, сколько и погибшему молодому Трэнавану. А теперь я в таком же возрасте. Итак, существовал еще Маттерсон, скорее всего отец Говарда, который и сделал сына коронованным принцем маттерсоновской империи, если, конечно, тот вступил в права наследства.
Я вздохнул. Какими же дьявольскими совпадениями ознаменовался мой визит в Форт-Фаррелл! Я вернулся к газетам, просмотрел следующий номер, но не нашел в нем ничего, касающегося этого дела. Никакого продолжения не было и в последующих номерах: ни некролога, ни соболезнований, ни читательских откликов – абсолютно ничего. Имя Трэнавана вообще больше не упоминалось.
Я посмотрел еще раз на газеты. Все-таки это более чем странно: в родном городе Трэнавана, в городе, где он был буквально королем, местная газета не извлекла для себя никакой выгоды из факта его смерти. Ничего себе манера вести газету, черт возьми!
Стоп, уже второй раз за этот день аналогичная мысль пришла мне в голову. В первый раз – в связи с Говардом Маттерсоном и тем, как он вел дела в корпорации Маттерсона. Я стал размышлять над этим и задался таким вопросом: 'А кто, собственно, владелец 'Форт-Фарреллского летописца'?
Девица из редакции просунула голову в дверь:
– Вам придется уйти. Все, мы закрываемся.
Я улыбнулся ей:
– А я думал, газетные редакции работают круглосуточно.
– Ну, мы же не ванкуверское 'Солнце' и не монреальская 'Звезда'.
'Это уж точно, черт побери', – подумал я.
– Ну, что, нашли, кого искали? – поинтересовалась она.
Я вышел за ней в переднюю комнату.
– Да, нашел несколько отгадок, но еще больше загадок.
Она посмотрела на меня непонимающим взглядом. Я спросил:
– Где тут можно выпить чашечку кофе?
– А вот через сквер греческое кафе.
– Может, присоединитесь ко мне? – Я подумал, что, поговорив с ней, сумею разузнать что-нибудь еще.
Она улыбнулась:
– Мама не велит мне встречаться с незнакомыми мужчинами. Кроме того, у меня свидание.
Я взглянул на нее, полную жизни в свои восемнадцать лет, и мне захотелось вновь стать молодым, таким же, как до катастрофы.
– Ну, что ж, в другой раз, может быть, – сказал я.
– Может быть. – Она неумело пудрилась.
Я вышел и пошел через сквер. Следует держаться поосторожнее, чтобы не заслужить обвинения в похищении детей, подумалось мне.
Не знаю, почему так получается, но в любом месте, где есть спрос на дешевую еду, обязательно найдется какой-нибудь грек, который откроет небольшую кофейню или пирожковую. Вместе с ростом населения расширяется и его дело, из родных краев выписываются родные братья, и очень скоро в городе средних размеров греки подминают под себя весь продуктовый бизнес, уступая в нем долю лишь итальянцам, которые вообще-то склонны к более тонким предприятиям. Так что я оказался в греческом кафе, не в первый и, конечно, не в последний раз, во всяком случае пока я лишь бедный геолог в поисках удачи.
Я взял кофе и кусок пирога и отошел к пустому столику, чтобы, устроившись поудобнее, хорошенько пораскинуть мозгами, но такой возможности мне не представилось – кто-то подошел к столику и попросил разрешения присесть.
Это был старый, лет семидесяти, человек с темным лицом цвета скорлупы грецкого ореха, с тощей, иссушенной возрастом шеей. Волосы у него были белые, но густые, голубые глаза пытливо смотрели из-под лохматых бровей.
Я довольно долго созерцал его, пока он наконец не сказал:
– Я – Мак Дугалл, главный репортер местной скандальной газетенки.
Я махнул рукой в сторону стула:
– Садитесь, пожалуйста.
Он поставил на стол чашку кофе, которую держал в руках, и, усаживаясь, негромко пробормотал:
– А также главный наборщик и единственный печатник. А еще литературный редактор. В общем, вся контора.
– И издатель?
Он иронически фыркнул.
– А что, я разве похож на издателя?
– Не слишком.
Он сделал глоток кофе и взглянул на меня из-под зарослей своих бровей.
– Нашли то, что искали, мистер Бойд?
– А вы хорошо информированы, – заметил я. – Нет еще и двух часов, как я в городе, а 'Летописец', похоже, уже готовится сообщить обо мне. Как вам это удается?
Он улыбнулся.
– Это ведь маленький город, и я знаю в нем каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка. Я только что был в Доме Маттерсона, и я знаю о вас все, мистер Бойд.
Этот Мак Дугалл казался дьявольски проницательным. Я сказал:
– Держу пари, вам известны и условия моего контракта.
– Возможно. – Он ухмыльнулся, и лицо его приняло шаловливое выражение мальчишки. – Доннер не особенно доволен. – Он поставил чашку. – Вам удалось узнать то, что вы хотели, о Джоне Трэнаване?
Я погасил окурок.
– У вас очень смешная манера вести газету, мистер Мак Дугалл. Никогда в жизни не встречал такого странного и внезапного молчания.
Улыбка исчезла с его лица, и он сразу предстал таким, каким был на самом деле, – уставшим старым человеком. Некоторое время он сидел молча, потом неожиданно
