Она не принесла извинений за плохие манеры своего мужа, но выполнила свою нивелирующую функцию, добавив масла официальной любезности.
Нас прервала Медж.
— К вам вчерашний джентльмен, мистер Уил.
Я улыбнулся Халстеду.
— Спасибо, миссис Эджекомб, проводите его сюда, хорошо?
Когда Фаллон вошел, Халстед конвульсивно дернулся. Он повернулся ко мне и спросил высоким голосом:
— Что он здесь делает?
— Профессор Фаллон находится здесь по моему приглашению, так же как и вы, — ответил я любезно.
Халстед вскочил на ноги.
— Я не останусь здесь, с этим человеком. Пойдем, Кэтрин.
— Подожди минутку, Поль. А как насчет подноса?
Это заставило Халстеда замереть на месте. Он посмотрел неуверенно на меня, затем на Фаллона.
— Я возмущен, — сказал он дрожащим голосом. — Я глубоко возмущен.
Фаллон был так же изумлен, увидев Халстеда, как и Халстед, увидев его. Он сказал, оставаясь стоять в дверном проеме:
— Думаете, я не возмущен? Однако я не рву на себе рубашку, как испорченный ребенок. Вы всегда были слишком импульсивны, Поль. — Он прошел в комнату. — Могу я спросить, что вы затеяли, Уил?
— Может быть, я собираюсь провести аукцион, — ответил я с готовностью.
— Хмм! Зря теряете время, у этой пары не найдется и двух центов, которые можно было бы друг о друга потереть.
Кэтрин Халстед сказала резко:
— Я всегда знала, что вы стоите своей репутации, профессор Фаллон. А то, что вы не можете купить, вы просто крадете.
Фаллон взвился.
— Черт возьми! Вы назвали меня вором, юная леди?
— Так точно, — ответила она спокойно. — Вы ведь завладели письмом Виверо, не так ли?
Фаллон продолжил очень тихо:
— Что вам известно про письмо Виверо?
— Я знаю, что оно было украдено у нас около двух лет назад — и мне известно, что теперь оно у вас. — Она посмотрела на меня. — Какой вывод вы бы сделали из этого, мистер Уил?
Я задумчиво разглядывал Фаллона. Химикаты перемешались должным образом и теперь из этой смеси возможно получится небольшой фрагмент истины. Я решил, что пора помешать бульон.
— У вас есть это письмо? — спросил я.
Фаллон неохотно кивнул.
— Есть, я купил его вполне легально в Нью-Йорке, и у меня имеется квитанция, которая может это подтвердить. Но, черт возьми, забавно слышать о воровстве от этой пары. Как насчет тех бумаг, которые вы украли у меня в Мексике, Халстед?
Ноздри Халстеда раздулись и побелели.
— Я не брал у вас ничего, что не принадлежало бы мне. А вы украли всего-навсего мою репутацию. В нашей профессии развелось слишком много мошенников, подобных вам, Фаллон, безграмотных дилетантов, построивших свою репутацию на чужих работах.
— Ах ты, сукин сын! — проревел Фаллон. — Ты уже высказал все, что хотел, в журналах, и никто не обратил на тебя внимания. Ты думал, кто-нибудь поверит этой болтовне?
Они замерли лицом к лицу, как боевые петухи, и в следующее мгновение вцепились бы друг другу в горло, если бы я не крикнул во весь голос:
— Тихо! — Они повернулись ко мне, и я сказал спокойно: — Садитесь, вы оба. Ни разу в жизни не видел, чтобы взрослые люди вели себя столь недостойным образом. Либо вы будете держать себя в руках в моем доме, либо я выставлю вас вон — и никто из вас не увидит этот проклятый поднос.
Фаллон сказал покорно:
— Мне очень жаль, Уил, но этот человек вывел меня из себя. — Он сел.
Халстед тоже вернулся на свое место, он пожирал Фаллона глазами и сохранял молчание. Лицо Кэтрин Халстед побледнело, и на щеках появились розовые пятна. Она, поджав губы, смотрела на своего мужа и, убедившись, что он и далее намерен безмолвствовать, сказала:
— Я извиняюсь за наше поведение, мистер Уил.
Я ответил ей резко.
— Вы принесли ваши собственные извинения, миссис Халстед, вы не можете извиняться за других — даже за вашего собственного мужа.
Я сделал паузу, предоставив Халстеду возможность что-нибудь сказать, но он упрямо продолжал молчать, и, решив не обращать на него внимания, я повернулся к Фаллону.
— Меня не особенно интересуют тонкости вашей профессиональной аргументации, хотя должен признаться, я был удивлен теми обвинениями, которые прозвучали здесь сегодня.
Фаллон горько улыбнулся.
— Не я первый начал бросаться грязью.
— Меня это абсолютно не волнует, — сказал я. — Вы совершенно невозможные люди. Вы полностью поглощены своими грошовыми профессиональными интересами и забыли, что из-за этого подноса был убит человек. Двое уже мертвы, черт возьми!
Кэтрин Халстед сказала:
— Мне очень жаль, если мы показались вам столь бессердечными; должно быть, это выглядело для вас весьма необычно.
— Поистине! Теперь слушайте меня внимательно — все вы. Кажется, в этой странной игре мне выпала козырная карта — у меня есть поднос, который для вас так чертовски важен. Но никто из вас не увидит его даже издали до тех пор, пока я не узнаю, как называется игра. Я не намерен действовать вслепую. Фаллон, что вы на это скажете?
Он нетерпеливо заерзал.
— Хорошо, я согласен. Я расскажу вам все, что вы пожелаете узнать — но наедине. Я не хочу, чтобы при разговоре присутствовал Халстед.
— Забудьте об этом, — отрезал я решительно. — Все, что у вас есть мне сказать, вы расскажете сейчас и прямо здесь, в этой комнате, — это касается также и вас, Халстед.
Халстед сказал с холодным гневом в голосе:
— Это чудовищно. Неужели я должен разгласить результаты многолетних исследований этому шарлатану?
— Как хотите. — Я выпрямил палец. — Либо выкладывайте карты, либо выходите из игры. Дверь открыта, и вы можете уйти отсюда в любой момент. Никто вас здесь не задерживает. Но если вы уйдете, то оставите Фаллона наедине с подносом.
На его лице отразилась нерешительность, и он сжал подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев. Кэтрин Халстед приняла решение за него. Она сказала твердо:
— Мы принимаем ваши условия. Мы остаемся. — Халстед посмотрел на нее с удивлением, и она успокоила его: — Все в порядке, Поль. Я знаю, что делаю.
— Фаллон — как насчет вас?
— Полагаю, что мне придется с этим согласиться, — сказал он и мягко улыбнулся. — Халстед что-то там говорил насчет многолетних исследований. Что ж, я тоже посвятил этому вопросу несколько лет. Меня не удивит, если окажется, что мы оба знаем все, что можно выяснить по данной проблеме. Бог свидетель, я натыкался на эту парочку во всех музеях Европы. Я сомневаюсь, что при объединении информации, которой мы владеем, может открыться что-нибудь новое.
— Я способен преподнести вам сюрприз, — сказал Халстед резко. — Вы не обладаете монополией на
