теперь ему явно было не до смеха.
Начала «допрос» миссис Фрейзер, церемонно объявив, что он повел себя очень плохо, сбежав без разрешения и проведя вне дома всю ночь. Она заявила, что всегда держала его за человека надежного и честного и теперь не понимает, что это на него нашло. Она никак не может допустить, чтобы он бегал ночью по улицам, и желает выслушать его объяснения. Молодой человек ответил достойно, но не очень решительно. Он просил его простить, в том числе и за то, что объяснений на этот счет он дать не может.
Миссис Фрейзер залилась краской и заявила, что если вначале она просила у него объяснений, то теперь она их просто-напросто требует. Гилмор уставился на ковер и ответил:
— Мадам, я не могу этого сделать.
Тут женщина и вовсе утратила контроль над собой. Я видел, какая гроза разразилась над головой бедного Гилмора, и понимал, что разъяренная хозяйка может его выгнать.
И в этот момент паренек обратился ко мне умоляюще:
— Сэр, эта ужасная история никак не подходит для женских ушей. Поэтому-то я и не могу ее рассказать. Я никогда никому ее раньше не рассказывал — ни тете, ни дяде, так как понимал, что эта история очень бы их расстроила.
Вид обеих дам, миссис Доуни и миссис Фрейзер, выражал одновременно и требовательность, и сдержанность. Такой вид обычно принимают женщины, услышавшие, что предмет разговора не для их ушей. Затем миссис Фрейзер заявила следующее: как бы неуместно в присутствии дам ни звучала история Гилмора, она, миссис Фрейзер, будучи его госпожой, имеет полное право знать все, ибо в противном случае ей придется пересмотреть свое мнение по поводу его пригодности для нее в качестве слуги. Дескать, она опечалена мыслью о том, что ей придется пуститься в обратное, очень непростое и далекое путешествие из Лондона в Шотландию с человеком, который в любой момент может неожиданно от нее сбежать. Удрученный паренек уверял свою хозяйку, что он никогда не допустит ничего подобного.
В итоге мне пришлось предложить дамам свои услуги. Я решил пойти с Гилмором в какое-нибудь тихое местечко, поговорить с ним и узнать причину, побудившую его убежать, а затем рассказать женщинам лишь то, что сочту необходимым и приемлемым для их ушей. На это мое предложение миссис Фрейзер и ее сестра холодно согласились. Сопровождаемые их полными упрека взглядами, мы с Гилмором удалились из комнаты и направились в близлежащий трактир. Там я заказал ему пинту эля, и в ожидании, пока принесут наши кружки, мы расположились за столиком поближе к огню. Тогда я попросил его начинать свой рассказ.
Он устремил на меня честный взгляд и, располагая к себе своим мягким акцентом выходца из Оркни (кстати, говорил он неплохо, так как был хорошо воспитанным молодым человеком), поведал ужасную историю, которая перевернула все мои прежние представления о Викторе Франкенштейне.
9
Мы были в таверне одни, когда Гилмор начал свой рассказ.
— Я встретил доктора Франкенштейна, — проговорил он, — еще до того, как приехал на Большую землю. Я был тогда мальчишкой и жил с отцом на острове Оркни. Моя мать умерла еще во время родов. Жизнь у нас была бедной. Нашу унылую маленькую деревушку, расположенную на побережье, с остальным островом связывала только дамба, и ту море не накрывало только дважды в день, во время отливов. Жизнь наша была тяжелой. В деревне всего-то было десять семей, и все же земля эта едва могла нас прокормить. Жили мы в основном за счет рыбной ловли в суровых морских водах, земля же не была плодородной. Среди нас богатым считался тот, у кого был полный набор кухонной утвари, да еще у кого в доме имелось достаточно кроватей, чтобы все члены семьи могли высыпаться в тепле. Запас топлива, которого хватило бы на всю зиму, считался роскошью. Богачами также считались те, кто просто не голодал. Я рассказываю вам сейчас о нашей бедности и неуверенности в завтрашнем дне (простите мне это отступление) только для того, чтобы объяснить, на какое дело согласился потом мой отец, почему начал он работать на доктора Франкенштейна.
— Франкенштейн приехал на остров? — спросил я.
— Он жил там, — ответил Гилмор. — Однажды доктор приехал туда, везя за собой повозки, и занял большой пустовавший дом на холме за деревней. Дом этот в давние времена принадлежал контрабандисту, который жил еще и тем, что грабил суда, потерпевшие кораблекрушение, а порой и сам нападал на проходившие корабли. Но за несколько лет до этого события контрабандиста схватили и повесили, и делам его пришел конец. Доктор Франкенштейн привез с собой троих здоровенных помощников, которые делали всю работу по хозяйству. Так вот он и поселился в этом доме.
Гилмор остановился, как бы прислушиваясь к себе, и после некоторого молчания продолжил:
— Отец мой не был джентльменом, да и особенно умным его не назовешь, но меня он любил и очень за меня беспокоился. Рос-то я без матери, и кроме него единственным во всем мире родственником моим был дядя, только о нем никто из нас уже много лет ничего не слышал. Отец мой переживал, что же со мной станет, если он вдруг утонет в море, ведь я тогда был еще очень молод. А потому он буквально зациклился на деньгах: каждое пенни старался сберечь из тех скудных заработков, что имел. Пришла ему в голову мысль уехать куда-нибудь, хоть бы даже и в Америку, чтобы получить возможность выбраться из тисков бедности и нищеты, которые крепко нас тогда держали. Но вот приехал доктор, и отец начал работать на него, взявшись за дело, за которое браться ему не следовало. Поэтому-то я никогда и не говорил об этом с дядей: он бы очень расстроился, если б узнал, чем занимался мой отец и в чем, к моему глубокому сожалению, я ему помогал. Много лет я боялся разоблачения. Но теперь, став старше, я понял, что, будучи тогда мальчиком, исполнявшим поручения отца, сам я не совершал ничего такого уж противозаконного. И все же в юности я провел немало бессонных ночей, раздумывая о том, что же именно происходило тогда на Оркни. Это походило на ночной кошмар, только кошмар тот был реальностью, а она гораздо хуже любого сна.
После этих слов Дональд Гилмор опять немного помолчал, а затем продолжил:
— Думаю, мне станет легче, если я разделю с вами это тяжкое бремя воспоминаний.
Я согласно кивнул, мало задумываясь о том, какое же бремя ляжет на мои собственные плечи, когда я облегчу тяжкую ношу Дональда Гилмора. Но даже тогда у меня возникло подозрение: то, что я услышу сейчас о Викторе Франкенштейне, которого так люблю и которым восхищаюсь, выставит его в неприглядном свете. Однако отрицать знание, как подумал я тогда, — это все равно что отрицать самого Бога. Теперь я в этом вовсе не уверен. Однако в тот момент я ответил:
— Знаешь что, дружище мой Дональд, я не сомневаюсь: каких бы дел ты там ни натворил, сделал ты все это по молодости и по неведению. Так что продолжай спокойно свою историю.
— Земля наша была неплодородной, и урожай, который мы с нее собирали, был чрезвычайно скуден, — проговорил паренек. — Вы, конечно, можете себе представить, под каким впечатлением были мы, бедняки, жившие на этом суровом побережье, когда в один прекрасный день по единственной улице нашей деревни проехали груженые повозки из Лервика, которые затем покатили дальше, преодолевая тяжелый подъем на холм, к тому самому месту, где стоял старый заброшенный дом контрабандиста. Приземистый дом этот был сделан из камня, стоял он над обрывом, и было в нем какое-то особое достоинство. Главные окна выходили на море. Перед домом располагался внешний двор, переходивший в мощеный внутренний дворик, где возвышались два больших каменных строения — конюшня, в которой можно было разместить нескольких лошадей, и сарай. И сам дом, и оба эти строения уже пришли в упадок. Доктор без проволочек приступил к их ремонту, доведя до сведения населения острова, что он ученый и что ему необходимо помещение для работы. Предполагалось, что в этих зданиях разместятся его лаборатории. Нам-то это все мало о чем говорило. Радовало уже и то, что мы сможем получить у него хоть какую-то работу: мужчины — по строительству, а женщины — по уборке дома. Мы надеялись, что и в дальнейшем сумеем поработать на нового хозяина, однако, как только дом был подготовлен к размещению, доктор Франкенштейн ясно дал нам понять, что больше в нас не нуждается. Более того, двое здоровенных детин теперь несли вахту у его владений, охраняя их ночью и днем. Эти парни останавливали каждого, кто подходил к дому, и подробно
