болезненной дочери. Как объяснял сам сэр Джеймс Левишем, слабое здоровье дочь унаследовала от матери, недаром из всех рожденных ею детей выжила только она одна. Гость нравился Грейс, но его появление сегодня, в понедельник, не слишком ее обрадовало.
Повинуясь ее радушному приглашению, сэр Джеймс покойно расположился у стола и, попивая поданный ею шерри, принялся рассказывать о причинах своей внезапной поездки на побережье, явно не желая приступить сразу к делу, ради которого явился.
— Нет, на этот раз я ездил не из-за Серены. Дело в том, что мой внучок ухитрился сломать руку.
— Да что вы! — воскликнула Грейс.
— Не расстраивайтесь, моя дорогая! Маленький безобразник счастлив до небес, он же теперь пуп земли, все только и крутятся вокруг него. Поэтому-то Констант и написал мне: дескать, нужна сиделка, и хотел, чтобы я прислал его служанку. Но вы представляете, в каком состоянии был бы его дом к их возвращению, если б остался пустой! Так что я отвез туда одну из своих горничных. Заодно провел с ними несколько деньков, ведь, не стану скрывать, я ужасно по ним скучаю!
Грейс с сочувствием слушала его рассказ, по ходу дела задавая вопросы и думая о том, что все это лишь вступление к главному разговору.
Но вот наконец гость посерьезнел, Грейс напряглась.
— Но все это так, кстати, как вы сами понимаете, моя дорогая. Я уверен, вы знаете, зачем я приехал. Хотя, признаюсь, мне всегда приятно видеть вас, приехал я все же по официальному делу.
— Я понимаю, сэр Джеймс.
— Я наслушался такого вздора, что решил — лучше приеду и увижу все своими глазами, прежде чем выдать ордер Вуфертону и Мейберри. Вы сами знаете, мне не безразлично то, что у вас происходит, моя дорогая Грейс, да и Констант, я уверен, тоже хотел бы, чтобы я досконально выяснил сам все обстоятельства дела.
— Вы очень добры. — Грейс через силу улыбнулась. — Хотя я предполагаю, что вас информировали более или менее точно, во всяком случае в той мере, в какой осведомлены Вуфертон и Мейберри.
Сэр Джеймс пожевал губами, вид у него был такой, словно он ожидал услышать нечто иное.
— Так, значит, этот человек все еще здесь?
— Да. Его уже бы здесь не было, если б не французы, которые явились сюда в субботу и потребовали, чтобы я разрешила им обыскать дом.
Лицо сэра Джеймса на мгновение окаменело.
— Что они потребовали?
Ну, их предводитель, Лорио, пригрозил, что будет стрелять в дверь, так что мне ничего не оставалось, как впустить их.
По покрасневшему лицу сэра Джеймса было видно, что он крайне возмущен, да только Грейс понимала — ей это не поможет. Он приехал на фаэтоне. Понятно, что он собирается увезти Анри с собой. Она не удивилась бы, окажись, что Вуфертон и Мейберри сейчас подъедут верхами. Но пока сэр Джеймс был озабочен другим.
— Ну, я им покажу! Да как они осмелились врываться в английский дом да еще терроризировать одинокую женщину?! Это просто неслыханно! Чтобы французы насильно врывались в дом! Боже правый, чего еще ждать после этого!
Сэр Джеймс выпил залпом шерри и со стуком поставил бокал на стол. Грейс подумалось было, не попробовать ли продолжить дальше эту тему, но нет, ее нервы больше не выдержат промедления. Если его встреча с Анри неизбежна, то пусть это произойдет поскорее.
Анри собирался уйти сегодня на рассвете, но вчера они заговорились допоздна, и он проспал. Грейс не хотела признаться самой себе, что этого и хотела, иначе заставила бы его уйти.
— Давайте пока оставим это, сэр, — сказала она. — Мне удалось спрятать того, кого искали эти французы, и это главное. Меня больше волнует другое — как вы обеспечите его безопасность, ведь вы, как я предполагаю, намереваетесь взять его под стражу.
— Дорогая моя, — по-свойски заулыбался сэр Джеймс, — вы как-то уж очень защищаете этого малого, но…
— Он дворянин, сэр Джеймс, — нетерпеливо перебила его Грейс. — Может, он и вел во Франции какую-то иную жизнь, но в его происхождении нет никаких сомнений.
Сэр Джеймс помрачнел.
— А вот тут, Грейс, есть одна загвоздка. Вуфертон говорил с этими… представителями французского правительства. По всему выходит, что ваш беглец никакой не эмигрант, как вы, наверное, считаете.
У Грейс похолодело все внутри.
— Они что, утверждают, что он шпион?
— Возможно, хотя они этого не говорили. Но как бы там ни было, одно ясно — этот человек революционер. Судя по всему, он был помощником этого чудовища, Робеспьера.
Грейс отупело смотрела на собеседника. О кровожадности бывшего революционного вождя в Англии знали — от эмигрантов, которым удалось спастись от террора, и от немногочисленных англичан, отважившихся посетить Париж в эти страшные времена.
— Я думала, его казнили, — помертвелыми губами произнесла Грейс.
— Да, в прошлом месяце.
— Но тогда…
— Вы меня не поняли, Грейс. После казни Робеспьера его ближайшие сподвижники должны были последовать за ним, они были замараны кровью не меньше его. Но Анри Русселю удалось скрыться. Его преследователи прибыли сюда с заданием предать его в руки правосудия.
— Но тогда почему они хотели его убить? Это же не имеет ничего общего с правосудием!
Сэр Джеймс, глядя на бледное, как полотно, лицо Грейс, накрыл ладонью ее сжатую в кулак руку, лежавшую на столе.
— Я склонен думать, что это вышло по ошибке.
— Я вижу, вы им поверили, — произнесла она убитым голосом.
Анри назвал их своими врагами, сказал, что они хотят его убить. Но он ничего не говорил о Робеспьере. Может, боялся, что это поставит ее под угрозу?
Сэр Джеймс ласково сжал ее руку.
— Грейс, дорогая моя! Вы ужасно бледны. — Он налил немного шерри в свой бокал и поставил перед Грейс. — Выпейте.
Грейс тупо посмотрела на бокал, каким-то неживым, механическим движением взяла его и поднесла к губам. Словно огонь прокатился по пищеводу, растапливая сковавший ее душу ледяной холод, и она с удивлением увидела свою дрожащую руку, ставящую бокал на стол. Она не могла дышать. Сэр Джеймс взял ее руку и стал растирать. Дыхание Грейс выровнялось, она благодарно улыбнулась.
— Простите меня. Наверное, вы считаете меня ужасно глупой.
— Дорогая моя, необыкновенно смелой — вот какой я вас считаю. Вы приютили человека, не зная, кто он и что. А теперь хочу ответить на ваше замечание. Я не смог бы сказать, что честно исполняю свои обязанности, если бы не выслушал и другую сторону.
Но скажет ли ему Анри? Может ли он что-то противопоставить чудовищному обвинению? Да, оно чудовищно, если несправедливо. И еще более чудовищно, если он обманывал ее, заставив поверить в свою невиновность. Впрочем, он не обманывал. Он просто ничего не говорил. Обманывала она себя сама, так что ей некого винить. И уж точно не Анри, который несколько раз предупреждал ее о том, что ее ничто не должно связывать с его сомнительным прошлым.
Чувство полной беспомощности охватило Грейс. Какой смысл прятать его дальше? Как она может противостоять властям, если не верит больше самой себе? Она полюбила человека, замешанного в убийстве тысяч людей, вся вина которых была в том, что родились они не в том сословии. Если ему есть что сказать в свое оправдание, то пусть говорит это властям. Потому что она вряд ли сможет поверить тому, что он скажет.
И все же Грейс пришлось переступить через ужасное ощущение, что она предает Анри, чтобы произнести:
— Давайте лучше я отведу вас к нему.
