– Как-нибудь на днях, – сказал он, – повторим, Алед. Спасибо тебе, приятель. Мне давно нужна была такая встряска.
Он говорил по-валлийски. Совсем как прежний Герейнт, подумал Алед.
– Тебе было нужно поражение? – Алед присоединился к смеху друга. – Я мог бы плюнуть тебе в глаза, приятель, и сберечь наши силы и время.
Наступила тишина, и Алед знал, что сейчас последует. А еще он знал, что не в силах этого избежать.
– Что я сделал? – спросил его Герейнт по-прежнему на валлийском. Он восстановил дыхание и больше не смеялся. – Неужели все дело в том, что из Герейнта Пендерина я превратился в графа Уиверна? Только в этом, Алед?
Алед хмыкнул.
– Ты и не должен был надеяться, что люди будут тобой довольны, приятель, – сказал он. – Взгляни на себя, на того, каким ты был минут пятнадцать назад. Твоим дедом тоже не очень-то восхищались. Сам, должно быть, помнишь.
– А как ты догадался, о чем я веду речь? – спокойно спросил Герейнт. – Это не просто недовольство, Алед. Враждебность. Почему? Что я сделал? Если не считать того, что не показывался здесь последние десять лет. Дело в этом? Да?
– Тебе это кажется, Гер, – сказал Алед. – У тебя всегда было живое воображение.
– Проклятие, – сказал Герейнт, – мы же были друзьями, Алед. Ты, я и Марджед. Она прогнала меня из Тайгуина. Велела запихнуть мое сочувствие в глотку… Полагаю, она с трудом сдержалась, чтобы не предложить другое место. Еще сказала, что я здесь нежеланный гость. А ты говоришь, что у меня живое воображение. Итак, в чем моя вина?
Алед сел и обхватил колени руками. Набрал в легкие побольше воздуха и медленно выдохнул. Какого черта Герейнт вернулся домой? Преподобный Ллуид отчитал бы его как следует, если бы мог услышать, как он мысленно чертыхается.
– Из-за тебя жизнь здесь стала почти невыносимой, – коротко ответил Алед.
– Что? – Герейнт подскочил и сердито уставился на него. – Да меня даже здесь не было, Алед. Как я мог сделать то, в чем ты меня обвиняешь?
– Урожаи и цены падают с каждым годом, – сказал Алед, – а рента растет. Церковную десятину теперь приходится платить деньгами, а не продуктами, и меры по взысканию стали строже. Налог в пользу бедняков тоже вырос, но с появлением работных домов беднякам живется хуже, чем раньше. Дорожные опекунские советы воздвигают все больше застав, так что фермеру дороже перевезти свой товар, чем произвести его или купить. Нарушение границ и браконьерство преследуются гораздо суровее, чем когда- либо. Нужно продолжать?
Даже не глядя в лицо другу, он почти наверняка мог сказать, что Герейнт ошеломлен.
– Но я ничего об этом не знаю, – сказал он. – И ни в чем моей вины нет.
Алед наконец повернул голову и посмотрел на графа Уиверна удивленно… и впервые несколько презрительно.
– Ладно, – сказал он. – Мне нужно работать. Прошу прощения.
Он потянулся за своим сюртуком и уже готов был подняться с земли, но его пригвоздила рука Герейнта.
– Неведение не является оправданием, да? – сказал он. – Нельзя же обвинять меня во всех грехах, Алед. Десятина идет в пользу церкви, а не мне, и не я издал новый закон об оплате деньгами. И не мне принадлежит авторство закона о бедняках, как и идея работных домов. По крайней мере в этих бедах я не повинен.
– Ты уверен, Гер? – Алед поднялся с земли, несмотря на крепкую руку, державшую его, и, прежде чем надеть сюртук, стряхнул траву.
Герейнт остался на месте.
– Я сейчас в невыгодном положении, Алед, – сказал он. – О Тегфане я ничего не знал и, по правде говоря, ничего не хотел о нем знать. Сам не могу понять, почему я здесь. Просто в Лондоне мимо меня прошли два человека, которые говорили по-валлийски.
– Вероятно, тебе следовало остаться в Лондоне. Возможно, так было бы лучше и для тебя, и для здешних людей.
Ему самому было бы гораздо легче бороться с невидимым графом Уиверном, владельцем Тегфана.
Герейнт уже был на ногах.
– Нет, ты не закончишь разговор на этой ноте, – сказал он Аледу, который повернулся, чтобы идти в деревню. – Ты должен мне еще одну схватку, Алед. Сам знаешь, сейчас тебе просто повезло, как везло всякий раз, когда мы боролись в детстве. Все твои победы – чистое везение. Сколько раз мы боролись? Десять? Пятьдесят? Сто? Будет еще одна схватка. И я беру себе за правило отныне и впредь бороться только со своими друзьями. Дай мне время, Алед. Дай мне время выяснить правду и решить, что делать.
Проклятие! Алед не предполагал, что разговор зайдет так далеко. Он уже ощущал тяжесть противоречий, возникших между ними. Герейнт снова протянул ему руку.
– Согласен? – спросил он. – Дай мне неделю или две, а потом уже решай, стоит или нет обрывать дружбу с таким подлецом. Ну же, приятель, ты ведь не растерял свою беспристрастность, которой я всегда восхищался?
Проклятие! Алед крепко пожал протянутую руку.
– Но мне на самом деле пора вернуться к работе, – сказал он.
