– Сюзанна ничего мне не говорила, – возразил Питер. – Лишь пересказала содержание отцовского письма, которое он ей оставил, и того, что предназначалось сэру Чарлзу. Но имени шантажистки она не назвала.
– Уильям оставил ей письмо? – изумилась мать. Питер холодно посмотрел на нее.
– Перед тем как застрелиться, – пояснил он. – Ему казалось, что самоубийство – единственно доступное ему средство уберечь дочь от беды. Останься он в живых, ужасные последствия предъявленного ему обвинения в изнасиловании коснулись бы и его дочери.
Мать отшатнулась.
– Как ты смеешь говорить такие слова матери? – возмутилась она, но в следующую минуту снова бессильно откинулась в кресле и вдруг показалась Питеру маленькой и старой. – Я сказала, что он досаждал мне, только и всего, а не… И это было правдой. Я так и заявила сэру Чарлзу после смерти Уильяма. Я бы никогда… Питер, ты должен мне верить.
Питер вдруг сник: он все-таки вопреки всему надеялся, что ошибся в своих догадках, надеялся, что это не она. Хотя, когда они с Сюзанной ехали из Финчема в Сидли, он вспомнил, что именно после смерти Осборна в отношениях матери с Маркемами наступило охлаждение.
– Я не предполагала, что он пойдет на самоубийство, – сказала виконтесса. – Откуда мне было знать? Как он мог так меня наказать?
– Но ведь вы угрожали и, если б он не покончил с собой, лишили бы его доброго имени и свободы, мама, – отозвался Питер. – Что бы там ни было у него в прошлом, он, без сомнения, давно уже искупил свой грех. У него на руках был ребенок.
– Я пала, – задыхаясь, срывающимся голосом проговорила мать. – Я опустилась до его уровня. А он, когда я как-то приехала к нему в Лондон, дал мне понять, что я там лишняя. А после и вовсе стал избегать меня, даже в Финчеме. Наконец он сказал, что между нами все кончено. Какая наглость! Какое унижение! Ты должен меня понять, Питер. Я любила твоего отца, и без него моя жизнь опустела. Я хотела позволить этому мужчине…
Все те же объяснения, те же слова, которыми она пичкала его пять лет назад, когда он предъявил ей обвинения.
– Вы довели его до самоубийства, – тихо сказал Питер. Он вдруг почувствовал приступ дурноты.
– Он поступил безрассудно! – воскликнула мать. – Он знал, что я была зла на него, но уничтожить его – никогда.
– И тем не менее, – сказал Питер, – когда он открыл сэру Чарлзу свое прошлое, вы начали его преследовать с новыми угрозами.
– Я бы никогда… – забормотала виконтесса.
– Неужели? – перебил ее Питер. – Осборн, очевидно, придерживался иного мнения. Поэтому поставил на карту свою жизнь.
Виконтесса закрыла лицо руками. Питер, не отрываясь, потрясенно смотрел на нее. Сегодня он узнал то, о чем догадался уже раньше и что она теперь подтвердила. Дважды, пытаясь избавиться от одиночества, в угоду своим низменным страстям она была готова разрушить чужие жизни.
Видеть свою мать в таком свете ему было противно.
Быть может, это и есть один из драконов, которых он должен убить? Раз так, то цена в самом деле высока. Теперь уже ничто не станет таким, как прежде. А каким все было прежде? Пять лет назад он многое, так сказать, замел под ковер, но больше не будет этого делать.
– Ты не знаешь, как я страдала, Питер, – сказала мать, заливаясь слезами. Все то же, что и в прошлый раз. – Если он тем самым хотел мне отомстить, то, разумеется, достиг своей цели. Не думаешь ли ты, что я все эти годы не чувствовала себя убийцей? Но это несправедливо, ибо я не желала ему зла. Я относилась к нему с нежностью. Я твоя мать. Понятно, что тебе трудно увидеть в матери женщину. Однако я женщина, и одиночество меня убивало. Мы оба овдовели. Он так же любил покойную жену, как я твоего отца. Смерть жены окончательно разбила его сердце, он не смог ее позабыть, и именно это послужило причиной нашего разрыва. Но некоторое время мы с ним были даже счастливы. Мы никому не мешали.
Питеру стало почти жаль мать. Она совершила чудовищный поступок, но чудовищем, конечно, не была. Самое ужасное в том, что ничего уже не поправишь: Осборна больше нет. Как бы она поступила, останься он жив? Предъявила бы ложные обвинения? Это так и останется тайной, да Питер и не хотел этого знать. Того, что она совершила, было достаточно.
Питеру хотелось встать и, взяв мать за руки, поднять ее с кресла, а потом, прижав к груди, успокоить и отправить спать. Именно так он поступил в прошлый раз, после того как застал ее с Грантемом. Теперь, если ей требовалось прощение, его ей придется вымаливать у собственной совести, а не у него.
Кроме того, он еще не все ей сказал. А покончить со всем Питеру хотелось именно сегодня. Тогда завтра они, Бог даст, смогут начать жизнь с чистого листа.
Однако виконтесса его опередила.
– Пойми, Питер, – заговорила она, – ты не можешь жениться на его дочери. Это была бы какая-то ужасная, противоестественная ситуация.
Питер медленно вдохнул.
– Тогда как мысль о моем браке с Бертой вас почему-то не смущала, верно? – спросил он.
Мать ничего не ответила.
Однако здравый смысл вынуждал Питера отчасти признать ее правоту. Прошлое всегда будет стоять между ним и Сюзанной, и они всегда будут помнить, что их родители были любовниками, а его мать довела ее отца до самоубийства. Гораздо спокойнее было отпустить Сюзанну в Бат, а самому после Рождества отправиться в Лондон и с наступлением светского сезона заняться поисками невесты. В конце концов они с Сюзанной забудут друг друга, а вспомнив, лишь порадуются, что не стали в свое время искушать судьбу.
Однако уже несколько недель, с тех пор как он покинул Бат, никакие доводы здравого смысла не имели
