теперь пришло это письмо.
Оно было коротким.
«Бекка тоскует по ребенку, – писал Джулиан. – Мне кажется, Дэйв, что ты поступил бы правильно, если бы на время отправил Чарльза в Крейборн вместе с няней. Но было бы еще лучше, если бы ты привез сына сам. Полагаю, что тебе, мне и Ребекке нужно еще уладить между собой кое-какие вопросы. Это необходимо осуществить прежде, чем я увезу Бекку на годик-другой. Однако перед этим ей нужно повидать ребенка».
Она тоскует по Чарльзу, думал Дэвид. Не по нему. По Чарльзу. Но его собственная боль, конечно, смехотворна, это просто жалость к самому себе. Разумеется, Ребекка тоскует по их сыну. Дэвид вспомнил, как страстно она хотела ребенка. Как она сходила с ума, когда думала, что снова теряет его. Какой восхитительно счастливой она была, когда ребенок все-таки родился. И какой любящей матерью была она в течение всех восьми месяцев, предшествовавших возвращению Джулиана домой.
Возможно, вскоре она родит еще одного сына, подумал Дэвид. Он бессознательно скомкал письмо. Надо будет напомнить Джулиану в этом случае, что Ребекке в первый и последний месяцы беременности нужен максимальный покой, а в течение четвертого месяца ей настоятельно необходимо обеспечить постельный режим. О Боже! Дэвид плотно сомкнул глаза.
…Через несколько минут Дэвид направился в детскую комнату. Он шел туда, чтобы, усадив сына себе на плечи, взять Чарльза на краткую утреннюю прогулку на свежем воздухе. Прежде чем они ушли, Дэвид велел няне упаковать ее багаж и вещи Чарльза из расчета, что они проведут в Крейборне около недели. Они выедут туда завтрашним утренним поездом.
Позже виконт решил поехать вместе с ними. Лучше не оставлять сына на попечение слуг, а самому присматривать за ним во время поездки.
Кроме того…
Кроме того, он безумно соскучился по Ребекке. Увидеть бы ее хоть краем глаза! До письма Джулиана Дэвид даже не знал, что она все еще в Крейборне.
Глава 25
Берега озера заросли дикими нарциссами. Там во второй половине прекрасного мартовского дня Ребекка совершала променад с Джулианом. Ей вспомнилась другая ее прогулка – вместе с графом, Луизой и Дэвидом. Именно здесь Дэвид вторично предложил ей выйти за него замуж. Как давно это было…
– Я довольна, что наступила весна, – сказала Ребекка. – Меня радует приближение лета. Наконец-то эта мрачная зима позади.
– Тебе бы вот пожить зимой в России, – хихикнул Джулиан.
Ребекка прижалась к его руке и на несколько мгновений положила голову ему на плечо.
– Я хотела бы побыть там с тобой, – ответила она. – Я хотела бы хоть маленькой весточки от тебя. Неужели они не разрешали тебе даже писать письма?
– Шла война, Бекка, – стал оправдываться он. – Ну, во всяком случае, я не знал, что она закончилась.
Она пыталась не ощущать и не замечать вокруг себя ничего, кроме признаков весны, – голубизны небес и воды в озере, солнечного тепла, свежей зелени травы, веселой желтизны нарциссов. Ребекка пыталась найти во всем этом утешение и источник радости. Больше всего она хотела вернуть себе чувство блаженства тех двух добрых лет, что она провела с Джулианом.
Блаженством для нее была любовь к Джулиану. Других радостей в ту пору Ребекка не испытывала. Она тяжело переживала отсутствие настоящего домашнего уюта; на нее обрушилось несчастье – два выкидыша. Потом началась война, а с ней пришла и боль разлуки. Ребекка с ужасом подумала о том, что так и не научилась наслаждаться интимной близостью за все время жизни с Джулианом.
Нет, лучше ограничиться только радостными воспоминаниями. Она очень боялась вспоминать прошедшие годы такими, какими они были на самом деле, хотя и не признавалась себе в этом. В то время она была девочкой, влюбленной в мальчика. Суровые проявления реальной действительности давали о себе знать все настойчивее, однако Ребекка предпочитала их не замечать и убеждала себя, что все прекрасно. В отношениях с Джулианом Ребекке открылись не все грани любви между мужчиной и женщиной. Но быть может, впоследствии все бы изменилось? И если бы не долгая разлука, если бы не Дэвид, то, думала Ребекка, любовь между нею и Джулианом стала бы еще прочнее и глубже, и они смогли бы познать все ее радости. Однако они так надолго расстались с Джулианом – Ребекка была уверена, что навсегда. И полноценной любви ее научил Дэвид. Он научил Ребекку всему, чему она могла научиться у Джулиана… Может быть, теперь уже поздно пытаться заново строить свою жизнь с Джулианом?
Но Ребекка хотела попробовать. И надеялась, что все еще возможно.
– Джулиан? – обратилась она к мужу. Она знала, что сейчас, вероятно, в их жизни начнется нечто такое, что уже нельзя будет остановить. Может быть, в их отношениях что-то надломлено, и весьма основательно. Ребекка сознательно решилась на такой шаг. Их отношения надо полностью восстановить, хотя сейчас есть опасность их окончательно разрушить.
– Да? – Он погладил ее ладонь.
– Сын Флоры Эллис – Ричард. Он не сын Дэвида.
Его рука на мгновение замерла.
– Она тебе это сказала? – спросил он.
– Более или менее, – ответила Ребекка. – Она так прямо не сказала, но я ее поняла.
– Ну что же, – заметил он, – это для тебя хорошая новость. Я слышал, что она собирается вскоре выйти замуж?
– За мистера Чемберса, – сказала Ребекка; – Он с недавних пор арендует дом Хораса. После рождения Ричарда Дэвид и отец помогают Флоре деньгами, Джулиан…
– Да?
– Да. – Больше не стоит ничего говорить. Может быть, еще не поздно остановиться. В конце концов, она еще ничего не начала, ничего не успела разрушить. Ребекка попыталась найти другую тему для беседы, чтобы уйти от этого вопроса.
– Ты это знаешь, Бекка? – спросил он спокойно. – Или просто догадываешься?
– Знаю.
– Это было легкомысленное увлечение, – сказал Джулиан. – Мне тогда оставалось ждать тебя еще долгие месяцы, а Флора оказалась под боком. Она заявила, что любит меня. Что всегда любила. Это для меня ничего не значило, Бекка. Клянусь, что это ничего не значило.
– Это ничего не значило? – переспросила она. – А на то, что это погубило Флору, что от нее отказался родной отец, – на это тебе наплевать? Ей пришлось вынашивать свое дитя в одиночестве и позоре. Ричард родился незаконным ребенком. Судя по всему, Флора это пережила с величайшим трудом. И это для тебя ничего не значило? Она всегда была доброй, порядочной девушкой. Ты обещал Флоре жениться на ней, Джулиан?
– А кто- нибудь осознает, что он в такой момент обещает? – ответил он. – Но я уже был помолвлен с тобой. Была уже назначена дата свадьбы. И я по-прежнему любил тебя. Ты все это знаешь.
– Она поняла, что ты обещал жениться на ней только для того, чтобы заставить ее отдаться тебе? – спросила Ребекка. – Это ничего не значило?
– Клянусь, Бекка, это действительно ничего не значило. Она особо не страдала. Наши о ней все время заботились, а теперь вот Чемберс собирается жениться на ней. Он, должно быть, хорошо обеспечен, если может позволить себе содержать дом твоего брата… – Сказать было нечего. Это случилось давно. Уже нет смысла гневаться, нет смысла ужасаться его отношению к этому. Сейчас он изо всех сил пытается оправдаться. Быть может, в свое время он очень страдал, думала Ребекка. Возможно, он испытывал жуткие угрызения совести. Боже милостивый, его незаконный сын родился уже после того, как его жена перенесла выкидыш.
– Это было давно, Бекка, – сказал он. – И случилось это до нашей свадьбы. Ты же не собираешься допустить, чтобы давняя история сказалась на наших нынешних отношениях?
– Дэвид вынужден был согласиться взять вину на себя, – напомнила она. – Он совсем ничего не сделал, чтобы предотвратить распространение слухов. Когда он вернулся из Крыма и сделал мне предложение, я стала попрекать его Флорой. И он не рассказал мне правду. Почему он на это согласился?
– Думаю, по привычке, – ответил Джулиан. – Он всегда так поступал, чтобы почувствовать себя славным малым.
– Славным малым? В каком смысле? И как он всегда поступал?
Джулиан пожал плечами.
– Он мог бы возненавидеть меня, мог бы ревновать. Пока ему не исполнилось семь лет, а может, и восемь, все внимание отца было сосредоточено на нем. Дэйв мог воспринимать меня как незваного гостя – особенно после того, как отец со всей определенностью дал понять, что собирается относиться ко мне, как к своему сыну. Но Дэвид так не поступил. Он принял меня, как родного брата, и всегда пытался сделать так, чтобы со мной не обращались строже, чем с ним, только потому, что я не родной сын графа. Мне кажется, что он порой опасался, будто меня могут выгнать из дома.
– И как же ему удавалось тебе помочь? – Ребекка говорила с трудом, у нее перехватило дыхание.
– Я был озорником, – сказал Джулиан. – Когда Дэвид считал, что я напакостил больше обычного, совершил из ряда вон выходящий проступок, он признавался отцу, что это сделал он. Бедный Дэйв. Рука у отца была тяжелая, и розгой он всегда орудовал умело. Он не жалел ни руки, ни розги, если только был уверен, что мы заслуживаем наказания.
– Значит, ты допускал, чтобы Дэвид брал на себя вину за твои проступки? – спросила она, широко раскрыв глаза. – Ты допускал, чтобы его пороли вместо тебя?
Джулиан усмехнулся.
– Дейв сам хотел этого, – сказал он. – Братец всегда был сильнее меня. При одной мысли о розге я обычно дрожал. Дэйв же и во время порки никогда не издавал ни звука.
– И все же ты не прекращал озорничать, зная, что вместо тебя накажут Дэвида.
– О, Бекка, – сказал он, смеясь и похлопывая ее по ладони, – мы же были просто детьми. Дети глупы и часто
