Вот и все, как будто вчерашнего вечера и не было. А что, собственно, случилось вчера? Поцелуй украдкой, обычный поцелуи между мужчиной и его бывшей любовницей. Так, пустяки.
Джейн повернулась и направилась к экипажу.
Глава 25
Вышивка, портрет и книга «Мэнсфилд-парк» были присланы незамедлительно – в тот же день. Филипп принес их, но Джейн с ним не встретилась. Значит, он все же не принес эти вещи лично. Ну и отлично! Его поведение утром иначе, как оскорбительным, не назовешь. А нежность во вчерашнем поцелуе ей просто почудилась, решила Джейн. Сейчас же, прибегнув к услугам посыльного, он избавил ее от необходимости отказать ему во встречах впредь. Она больше не желала даже слышать его имени.
Насколько все эти благие намерения не соответствовали истине, показало следующее утро. Леди Уэбб одевалась к завтраку, когда буфетчик принес в столовую почту.
– Здесь для вас письмо, миледи, – сказал слуга, обращаясь к Джейн.
Она выхватила письмо у него из рук, ища глазами адрес и имя отправителя. И сердце ее упало – письмо было написано не тем единственным – дерзким и размашистым почерком герцога Трешема, и от того, что она узнала почерк, разочарование ее не стало меньше.
– Спасибо, – сказала она и сломала печать.
Письмо было от Чарлза. Довольно длинное. И прибыло оно из Корнуолла.
Чарлз писал о том, что граф Дербери вернулся в Корнуолл и привез с собой весть о том, что Сара Иллингсуорт нашлась и живет у леди Уэбб. Чарлз полагал, что ей будет приятно узнать о том, что Сидни Джардин, долгое время вроде бы находившийся при смерти, благополучно выздоравливает.
«Не могу выразить, как я был расстроен, узнав, что случилось во время моего отсутствия, вследствие чего ты не могла обратиться ко мне со своей бедой, – писал Чарлз. – Я поехал бы за тобой в Лондон, но где я стал бы тебя искать? Говорили, Дербери нанял сыщика с Боу-стрит, но и ему оказалось не под силу тебя найти. Что тогда говорить обо мне?»
Джейн подумала, что он мог хотя бы попытаться. Если бы действительно любил ее, он бы приехал, не смог не приехать.
«Дербери принес еще одну весть, – писал Чарлз, – но я не верю в то, что он говорит правду. Я думаю, Сара, он сказал это, чтобы сделать мне больно и заставить встревожиться. Ты знаешь, как ему не нравилась наша взаимная склонность. Он сказал, что дал герцогу Трешему согласие на тебе жениться. Уверен, что ты будешь смеяться, читая эти строки. Действительно, кто-кто, Сара, но Трешем! Я никогда не встречался с ним, но знаю, что он считается самым распутным из лондонских повес. Я искренне надеюсь, что он не донимает тебя своим нежелательным вниманием».
«Джоселин, – подумала Джейн. – О, Джоселин».
«Я собираюсь приехать в Лондон, – писал далее Чарлз, – как только покончу с кое-какими важными делами. Я приеду, чтобы защитить тебя от мужчин, которые полагают, что тот досадный инцидент дает им возможность тебя всячески оскорблять. Я приеду, чтобы забрать тебя домой, Сара. Если Дербери не даст согласия на нашу свадьбу, мы поженимся и без его согласия. Я не очень богат, и мне не хотелось бы, чтобы ты из-за меня лишилась своего состояния, но моих средств хватит, чтобы содержать семью в комфорте и даже в разумной роскоши».
Джейн закрыла глаза и склонила голову над письмом. Чарлз нравился ей. Всегда нравился. Она даже пыталась убедить себя в том, что он нравится ей настолько, что она могла бы выйти за него. Но теперь она поняла, отчего так никогда и не смогла полюбить его. В нем не было огня. В его любви к ней не было огня. Одно только ласковое добродушие. Совершенно ясно, что он не понимал, через какие страдания она прошла за эти несколько недель. Да и сейчас он не торопился к ней. Вначале ему надо было покончить с какими-то там делами.
Она ощутила на себе, что такое перелом в линии судьбы – от безмятежного времяпрепровождения к суровым испытаниям. И на этом переломе она растеряла все, что у нее было. Она теперь совершенно, абсолютно одинока.
И тем не менее он ехал в Лондон.
Надо немедленно сесть и написать ему, чтобы он этого не делал, решила она и встала из-за стола, так и не притронувшись к завтраку. Ни к чему тратить время и деньги на дорогу. Да и лучше, чтобы он прочитал о том, почему она не выйдет, не может выйти за него замуж, чем услышал это от нее в личном разговоре – один на один.
Потребовалось несколько дней, чтобы Трешем вполне осознал, что смерть ему больше не грозит, что Форбсы и лорд Оливер вполне удовлетворены тем, что сообщила им леди Оливер, так неожиданно прервав дуэль.
Когда Джоселин наконец понял это, сидя одним прекрасным утром в библиотеке и читая финансовый отчет из Актон-Парка, он вдруг обнаружил, что ему трудно дышать. Когда же он поставил локти на стол и поднял вверх руки, он увидел, что они дрожат.
Он был очень рад, что Майкл Куинси не стал свидетелем этого непонятного явления.
Странно, что до сих пор ни одна дуэль не заставила его взглянуть в глаза простой истине – о смертной своей сущности. Может быть, потому что до сих пор он не осознавал всего, что даст смертному человеку жизнь со всеми ее радостями. Впервые чтение сухого отчета о делах в Актоне вызвало у него острое чувство ностальгии. Он захотел поехать туда, вновь увидеть дом глазами уже взрослого человека, прогуляться по парку и по окрестному лесу, вспоминая того мальчишку, каким он когда-то был, и осознавая теперь себя вполне взрослым мужчиной, каким стал.
И хотел поехать туда с Джейн.
Он тосковал по ней, но решил не тревожить ее до первого бала. Решил, что будет танцевать с ней на этом балу и начнет ухаживать за ней с таким напором, что заставит ее в конце концов капитулировать. Она капитулирует, несомненно. Еще никто не мог сломить его волю.
Но до бала оставалась еще целая неделя. Он не мог ждать так долго. Он опасался, что Джейн и окажется той самой – первой и последней, чья воля будет не слабее его. А пока он выжидает, Кимбли и подобные ему кавалеры, в число которых попал даже его собственный брат, будут катать ее по городу, рассыпаясь в любезностях, и их, а не его она будет одаривать своей ослепительной улыбкой, на которую так скупилась, будучи его женщиной. Признавшись себе, что ревнует, Джоселин разозлился. На себя и на нее. Если ей нужен другой, пусть берет. Ему нет до этого никакого дела. И все же Джоселин упивался картинками, представляя, как дерется на шпагах с Кимбли и Фердинандом одновременно. По шпаге в каждой руке. И кривой кинжал в зубах, в припадке самоуничижения подумал Джоселин. И черная повязка на глазу.
– К черту! – рявкнул он и стукнул кулаком по столу. – Я сверну ей шею ради нее же самой!
Трешем явился к леди Уэбб в тот же день, но отказался от приглашения дворецкого проследовать в гостиную к прочим гостям. Он попросил, нельзя ли переговорить с леди Уэбб наедине в салоне на первом этаже.
Он знал, что леди Уэбб относится к нему без особой симпатии. Эта леди была настолько воспитана, что не могла облечь свою нелюбовь в слова, но неприязни не скрывала, давая понять свое истинное отношение многими деталями. Но Трешем никогда и не стремился составить о себе доброе впечатление у респектабельных дам типа леди Уэбб. Совсем напротив. Да, она его не любила, но ясно сознавала необходимость получить предложение ее крестнице. И он это учитывал.
– Хотя, если она вам откажет, – сообщила ему леди Уэбб при их конфиденциальном разговоре, прежде чем послать за Джейн, – я полностью ее поддержу. Я не позволю вам приходить и докучать ей.
Трешем сдержанно поклонился.
Прошло еще несколько минут, пока появилась Джейн.
– О, – сказала она, закрывая за спиной дверь и не убирая ладоней от дверной ручки, – это, кажется, вы?
– Был я, когда в последний раз смотрел в зеркало, – сказал он и сдержанно поклонился. – А вы кого ждали?
– Я думала, возможно, это Чарлз.
Трешем нахмурился и зло уставился на нее, разом забыв о своих благих намерениях.
– Чарлз? Вы имеете в виду молокососа из Корнуолла? Этого увальня, который думает, будто женится на
