понравился бы тебе, было бы недостаточно, верно я понимаю?
Выражение тревоги исчезло с лица девушки, и она от души рассмеялась:
– Нет, нет! Такого мне вполне хватило бы и одного!
Джорджина, как подозревал ее брат, однажды уже пережила любовную драму. Их младшая сестра Элеонор вышла замуж почти год назад. Ее мужем стал красивый молодой человеке приличным состоянием, который снял поместье недалеко от Боувуда за несколько месяцев до возвращения туда Натаниеля и сначала ухаживал за Джорджиной. Но Джорджи, с ее отзывчивой и преданной душой, часто оставалась дома, вместо того чтобы посещать с сестрами приемы и другие развлечения. Она не хотела покидать больного отца, которому всегда становилось хуже, когда его дочери собирались выйти в свет. И в результате ее ухажер обратил внимание на Элеонор, с которой мог чаще встречаться в обществе.
Двадцать лет, пожалуй, уже достаточно зрелый возраст для девушки, чтобы начать выезжать в свет. Но не слишком – тем более для Джорджины с се неброской красотой и мягким нравом. Кроме того, у нее будет более чем приличное приданое. Так что Натаниель не особенно тревожился за ее будущее. Но что касается Лавинии…
– Нечего на меня так смотреть, Нат, – сказала Лавиния, как только он перевел на нее взгляд. – Я же не отказалась от поездки. Скажу даже, что охотно на нее согласилась, потому что хотела увидеть Лондон и посетить все здешние галереи и музеи. Я даже признала, что будет нелишним одеться у модистки, которая, вероятно, знает свое ремесло – во всяком случае, Маргарет всегда отзывается о ней с похвалой. И конечно, любопытно побывать на балах, чтобы посмотреть на все безрассудства и глупости человеческой натуры, представленной ее самыми богатыми и привилегированными членами. Но ничто не заставит меня – я предупреждаю, ничто! – участвовать в ярмарке невест. Благодарю покорно, но я не выставляюсь на продажу!
Натаниель только вздохнул про себя: да уж, Лавинию никак не назовешь серой мышкой. Ее красота приводила в изумление. Она была ошеломляюще красива, что было поразительно, так как в детстве она отличалась копной ярко-рыжих, цвета морковки, волос; в ранней юности, еще до отъезда Натаниеля из дома, она вымахала в высокую тощую девицу с довольно резкими манерами, к тому же лицо ее отнюдь не красили веснушки и зубы, казавшиеся слишком крупными для ее худого лица. Но, вернувшись домой, он нашел, что цвет ее волос загадочным образом трансформировался и они стали напоминать блеск пламени, что веснушек нет и в помине, что зубы, крепкие, белые и ровные, теперь великолепно сочетаются с чертами лица и только усиливают его очарование, а формы ее тела пришли в великолепную пропорцию с ростом.
Она упорно – а ей было уже двадцать четыре года – отказывала практически каждому подходящему, а также и не очень подходящему жениху из ближайшей округи Боувуда, не говоря уже о приезжих, которые по той или иной причине оказывались в их краях и потом уже мечтали только о том, чтобы вернуться домой с рыжеволосой невестой.
Лавиния всегда заявляла, что не намерена выходить замуж никогда и ни за кого. Натаниель начинал ей верить, отчего будущее представлялось ему унылым и безрадостным.
– Не стоит так убиваться, Нат, – сказала она ему. – Ты моментально избавишься от меня, стоит тебе решиться и пренебречь условиями отцовского завещания и выдать мне мое наследство. Слава Богу, мне уже двадцать четыре!
– Лавиния! – Джорджина укоризненно покачала головой: будучи образцово воспитанной леди, она не любила, чтобы люди всуе произносили имя Божье, тем более никогда не делала этого сама.
– Повторяю, двадцать четыре года – а я не имею права воспользоваться своим наследством, пока не выйду замуж или пока мне не исполнится тридцать лет! – возмущенно продолжала Лавиния. – И как только отец додумался включить в завещание такое условие? Просто средневековье какое-то!
В душе Натаниель разделял ее возмущение, но изменить завещание было не в его силах. И хотя он мог устроить так, чтобы кузина жила в собственном доме где-нибудь неподалеку (о чем она всегда мечтала) и под его надзором (а вот мысль об этом вряд ли могла казаться ей привлекательной), он предпочитал видеть ее замужем за человеком, который смог бы с ней поладить и, даст Бог, принести хоть немного счастья. Она не была счастлива, бедная Лавиния.
В этот момент Джорджина ахнула, не дав ему ответить, хотя, по правде, он не мог возразить кузине ничего нового, и опять привлекла их внимание к виду из окна.
– Смотрите! Смотрите! – вскричала она. – О, Натаниель!
В порыве восторга она прижала руки к груди и во все глаза смотрела на улицы и здания Мейфэра, как будто они действительно были облицованы золотом.
– Должна признать, Лондон хорошеет с каждым шагом, – сменив гнев на милость, произнесла Лавиния.
От полноты нахлынувших чувств Натаниель прерывисто вздохнул. Жизнь в деревне казалась ему довольно приятной, хотя он этого никак не ожидал, но до чего же хорошо снова оказаться в городе! И хотя сестра и кузина считали, что он приехал сюда с единственной целью – вывести их в свет и найти им мужей, девушки были правы только отчасти.
Дело в том, что три его ближайших друга тоже собирались в Лондон и прислали ему письмо, приглашая к ним присоединиться. Все они служили офицерами кавалерии в одном полку, их дружба окрепла на полях сражений, их сплотило свойственное всем четверым стремление находить светлые моменты в жизни, несмотря на все опасности и трудности военного быта, и жить в полную силу – будь то на поле боя или за его пределами. Один из сослуживцев прозвал их Четырьмя Всадниками Апокалипсиса за их способность мгновенно оказываться в том месте, где шел самый тяжелый бой. После Ватерлоо они вместе покинули армию и несколько месяцев бурно отмечали тот невероятный и радостный факт, что уцелели в столь кровопролитном сражении.
Двое из друзей, Кеннет Вудфолл, граф Хавсрфорд, и Рекс Адамс, виконт Роули, теперь уже были женаты и каждый имел по сыну. Оба большую часть года проводили в своих поместьях, Кен в Корнуолле, Рекс в Кенте. Иден Уэнделл, барон Пелем, оставался холостым и вел довольно беспорядочный образ жизни. Единственный из четверки друзей, он не испытывал желания остепениться, по-прежнему охваченный неуемной жаждой жизни и стремлением ухватить любую радость, которую она могла предложить – страсть, поначалу полностью подчинившая себе их всех после войны.
Натаниель не виделся с однополчанами почти два года, но, переписываясь, они поддерживали тесные дружеские связи. Узнав, что трое его друзей намерены провести весну в Лондоне, Натаниель, не долго думая, решил присоединиться к ним, тем более что уже размышлял над предложением Маргарет.
