— Пошел вон отсюда, идиот, — сказал Верпич мальчишке, входя в кабину. — Лифт держат для меня.
Глаза слуги расширились. Он что-то проверещал, чуть не выронил поднос и поспешил покинуть кабину. Верпич нажал кнопку на пульте концом посоха, дверь закрылась, и кабина (простая металлическая коробка с обшарпанным полом) пошла вниз.
— Вы уже пришли в себя после незапланированного пробуждения, мажордом? — спросил Фассин.
— Целиком и полностью, — бодро ответил Верпич. — А теперь, наблюдатель Таак, если допустить, что мои циркачи-техники не поджарились высоким напряжением и не ослепли, заглянув в световоды, чтобы убедиться в их рабочем состоянии, мы, видимо, готовы обеспечить ваш разговор с той сущностью, что нам посылают, примерно за час до полуночи. Девятнадцать ноль-ноль для вас удобно?
Фассин задумался.
— Вообще-то мы с госпожой Джааль Тондерон собирались…
— Ответ, который вы хотели дать, наблюдатель Таак, это «да», — сказал Верпич.
Фассин смерил его хмурым взглядом.
— Но в таком случае зачем вы?..
— Я стараюсь быть вежливым.
— Ах да, конечно же. Это дается нелегко.
— Напротив. Если с чем иногда и приходится бороться, так это как раз с почтительностью.
— Не сомневаюсь, что ваши усилия оценены по достоинству.
— Конечно же, ведь именно в этом и состоит цель моей жизни, молодой хозяин, — поджав губы, улыбнулся Верпич.
Фассин выдержал взгляд мажордома.
— Верпич, уж не вляпался ли я в какую-нибудь неприятность?
Слуга отвернулся.
— Понятия не имею. — Скорость лифта стала падать. — Представительская проекция — неслыханное дело в истории клана Бантрабал. Я говорил с некоторыми другими мажордомами — никто из них ничего подобного не может вспомнить. Мы все полагали, что такие вещи посылаются исключительно иерхонту и его дружкам в столице системы. Я отправил послание одному знакомому во дворце с просьбой прислать какую-нибудь инструкцию или дать совет. Ответа пока нет.
Двери лифта открылись, и они вышли из кабины в тепло еще одного изогнутого прохода, вырубленного прямо в скале. Мажордом заботливо, даже сочувственно посмотрел на Фассина.
— Любое беспрецедентное событие может быть и положительным, наблюдатель Таак.
Фассин постарался придать своему лицу скептическое выражение, отвечающее его чувствам.
— И что же я должен делать?
— В девятнадцать часов явиться в верхний зал для аудиенций. А лучше немного раньше.
Они оказались на развилке, после которой проход стал шире; впереди несколько техников в красном катили к открытым двойным дверям тележку с неким замысловатым прибором.
— Я хотел бы, чтобы там присутствовала Олми, — сказал Фассин.
Чайан Олми была наставником и ментором Фассина в дни его юности и (если бы она не стала чистым теоретиком и преподавателем, обосновавшись в домашней библиотеке, и не отказалась от собственных экспедиций) вполне могла бы возглавить семейство и со временем занять пост главного наблюдателя.
— Это невозможно, — сказал Верпич, приглашая Фассина войти в комнату-амфитеатр за двойными дверями.
Здесь было жарко и толпились техники в красном. В десятках открытых шкафов размещалась сложная аппаратура, с высокого потолка свисали кабели, змеившиеся по полу и исчезавшие в отверстиях стен. Пахло маслом, жженым пластиком и потом. Верпич встал на самом верху в задней части амфитеатра и обвел помещение взглядом. Он покачал головой, когда два техника столкнулись и по полу заструился кабель.
— Почему? — спросил Фассин. — Олми здесь. И я бы хотел, чтобы дядя Словиус тоже присутствовал.
— И это невозможно, — ответил Верпич Фассину. — С этой штуковиной должны говорить вы и только вы, один на один.
— Так, значит, у меня нет выбора? — спросил Фассин.
— Верно, — ответил мажордом. — Никакого.
Его взгляд снова обратился на суетящихся техников. Один из старших приблизился на расстояние в два-три метра и ждал удобного момента, чтобы заговорить.
— Но почему? — повторил Фассин и, услышав свой голос, понял, что ведет себя как малое дитя.
Верпич покачал головой.
— Не знаю. Насколько я понимаю, причины этого отнюдь не технические. Возможно, материя такая деликатная, что не предназначена для чужих ушей. — Он взглянул на техника в красном, стоящего перед ними. — Старший техник Имминг, — весело сказал Верпич. — Исходя из правила «все, что может испортиться, непременно испортится», я взвешивал вероятность того, что вся автоматика в доме в одночасье превратится в груду ржавого металла, рассыпется в порошок или неожиданно объявит себя мыслящей, чем навлечет на наш дом, клан и, вполне вероятно, планету термоядерную бомбардировку. Ну, в чем дело?
— Господин мажордом, мы столкнулись с несколькими проблемами, — неторопливо произнес техник, посматривая то на Фассина, то на Верпича.
— Очень надеюсь, что следующим словом будет «но» или «однако», — сказал Верпич, взглянув на Фассина. — А уж на «к счастью» я и не надеюсь.
Техник продолжил:
— Приложив немало усилий, мы, как нам кажется, смогли нормализовать ситуацию. Я надеюсь, мы будем готовы к назначенному часу.
— У нас хватает мощностей для приема всего, что передается?
— Едва-едва, — старший техник кивнул на аппаратуру, которую на тележке ввозили через двойные двери. — Некоторая прибавка мощности получена за счет вспомогательных систем.
— Есть ли какие-либо указания на характер предмета, содержащегося в сигнале?
— Нет, господин мажордом. До активации он останется в закодированном состоянии.
— А узнать никак нельзя?
Имминг поморщился:
— Практически никак.
— А если попробовать?
— Это будет почти невозможно в данных временных рамках. И незаконно. И, вероятно, опасно.
— Смотритель Таак хочет знать, что ему предстоит. У тебя нет никаких подсказок для него?
Старший техник Имминг слегка поклонился Фассину.
— Боюсь, что нет, молодой хозяин. Жаль, что не могу вам сказать ничего иного.
Верпич повернулся к Фассину.
— Похоже, мы ничем не сможем вам помочь, наблюдатель Таак. Мне очень жаль.
— Ну и чей же он был? — спросила Айлен, стараясь говорить потише. Она посмотрела на темные очертания в вышине. — Кому принадлежал?
Они проскочили в огромную неровную трещину в левом борту корабля, пролетев между двумя сильно искривленными ребрами жесткости, и увидели над собой небо в рамке скрученных опор — часть обшивки, которую те когда-то удерживали, семь тысячелетий назад разлетелась в молекулы и атомы. Сал провел флаер под четырехсотметровой — и невредимой — передней частью корпуса (постепенно набирая высоту и оставляя внизу искалеченные, покореженные полы и сорванные переборки) туда, где они могли видеть лишь тонкую полоску фиолетового звездного неба и чувствовать себя в безопасности от действий корабля (предположительно запредельцев), который атаковал все, что движется (или недавно двигалось) на поверхности.
Сал посадил флаер в небольшую выемку на относительно ровной площадке из почерневшего, слегка шероховатого материала за остатками того, что прежде, видимо, было переборкой. Остальная носовая
