Он ударил меня пистолетом в лицо — неопасный, скользящий удар, в котором было больше безадресного гнева, чем целенаправленной злости; я и упал соответственно — скорее из ощущения, что лучше мне упасть, а не из-за того, что этот удар сбил меня с ног. Хотя было все же больно. Я лежал на гравии лицом вверх. Только тут я понял, что идет дождь.
Уж не пристрелит ли он меня, подумал я, словно о ком-то постороннем. Энди ударил плашмя пистолетом по лендроверу и пнул ногой дверцу.
— Господи! — взвыл он и снова пнул дверцу. — Господи!
Мне стало сыро. Я чувствовал, как вода просачивается сквозь мой джемпер и у меня намокает спина.
Энди наклонился и, прищурившись, взглянул на меня:
— Ты жив?
— Да, — устало ответил я.
Он щелкнул чем-то на пистолете и сунул его сзади за пояс своих джинсов, затем протянул мне руку. Наши ладони сплелись. Я вспомнил, как Энди и Уильям балансировали на скамейке под старинной моделью аппарата на воздушной подушке.
Он поднял меня.
— Извини, я тебя ударил, — сказал он.
— Извини, я вел себя как идиот.
— Господи ты боже мой…
Он уткнулся головой в мое плечо, тяжело дыша оттого, что сдерживал слезы. Я погладил его по голове.
Все еще думаю.
Мы с Ивонной летом в Саут-Квинсферри пару лет назад по другую сторону дороги от гостиницы «Хоуис» у лодочного спуска под высокими каменными быками железнодорожного моста; перед нами сверкает река в милю шириной, люди прогуливаются по набережной и пристани, из закусочной рядом с навесом спасательной станции доносится запах жареного лука. Мы здесь, чтобы посмотреть, как Уильям будет укрощать свой новый гидроцикл. Процесс, похоже, состоит в основном из посадки в седло, мощного рывка вперед, попытки заложить слишком крутой вираж и падения, сопровождаемого фонтаном брызг. Затем на поверхности появляется его крупная светловолосая голова, отряхивается и движется рывками по воде — он вновь устремился к своей игрушке. В этой части реки шныряли еще три гидроцикла и несколько воднолыжников на катерах с мощными моторами — стоял жуткий шум, но мы все равно слышали смех Уильяма; парень явно считал, что купить себе жуть какую дорогую ляльку и потом только тем и заниматься, что постоянно бултыхаться с нее в воду, — это обалденно остроумная затея.
— А эти штуки вообще-то зачем? — спросил я.
— Какие? Гидроциклы? — переспрашивает Ивонна, прислоняется к опоре моста и начинает гонять кубики льда в своем стакане с фруктовым соком. — Для забавы.
Она смотрела, как Уильям закладывает вираж, чуть не врезается в другой гидроцикл, вспахивает бурун, оставленный катером с воднолыжником, из-за чего, пополнив репертуар падений новым типом — сальто через руль гидроцикла, — падает в воду на спину, подняв целый столб брызг. Его смех был слышен даже за ревом моторов. Он помахал нам, давая знать, что с ним все в порядке, а потом, не переставая смеяться, поплыл к гидроциклу. Ивонна надела солнцезащитные очки.
— Для забавы, вот они для чего, — повторила она.
— Для забавы, значит, — покивал я.
Уильям продолжал смеяться. Я наблюдал за Ивонной, которая наблюдала за ним. Оседлав свой гидроцикл, он опять помахал нам. Она помахала ему в ответ. На мой взгляд, без всякого энтузиазма.
Ивонна в шортах и футболке выглядела стройной и мускулистой. Она чуть изогнулась, прислоняясь к стене, и от этого ее грудь приподнялась. Мы с ней любовники уже около года. Когда Уильям снова запустил двигатель своего гидроцикла, она едва заметно покачала головой. Я прислонился к опоре рядом с ней.
— Ты никогда не думала уйти от него? — тихо спросил я.
Она выдержала паузу, опустила на нос очки и взглянула на меня поверх их.
— Нет? — сказала она.
В ее голосе прозвучал вопрос; так она спрашивала, почему я спросил об этом.
Я пожал плечами:
— Так просто.
Она дождалась, когда мимо пройдет семейство, поглощавшее мороженое, затем сказала:
— Камерон, я не собираюсь расставаться с Уильямом.
Я снова пожал плечами, жалея, что спросил ее об этом.
— Не знаю, так вдруг взбрендилось.
— Так разбрендись. — Она посмотрела в сторону Уильяма, который каким-то чудом все еще держался на своем гидроцикле, подпрыгивающем на волнах. Она протянула руку и дотронулась до меня. — Камерон, — сказала она, и в ее голосе послышалась нежность, — ты вносишь в мою жизнь остроту, ты делаешь для меня то, что Уильяму и в голову не может прийти. Но он мой муж, и даже если мы время от времени и сбиваемся с пути истинного, все равно навсегда останемся вместе. — Она прищурилась и добавила: — Скорее всего. — Она снова посмотрела на него — на сей раз он заложил вираж не так круто и удержался в седле. — Я хочу сказать, что, если он когда-нибудь одарит меня СПИДом, я сделаю ему колумбийский галстук…
— Бр-р-р, — сказал я.
Я видел такую фотографию — тебе перерезают горло и вытаскивают через разрез язык. Человеческий язык на удивление большой.
— Ты ему это говорила?
Она издала смешок.
— Говорила. Он сказал, что если я его брошу, то он потребует попечительства над «мерсом».
Я повернулся и посмотрел на припаркованный у тротуара вожделенный, с умеренными наворотами «трехсотый», потом перевел нарочито оценивающий взгляд на Ивонну.
— Справедливо, — пожав плечами, сказал я, повернулся к воде и присосался к своей банке пива.
Она пнула меня по коленке.
Позже, когда мы помогали Уильяму вытащить из воды его гидроцикл, на сверкающем черном рейнджровере и с огромным черным катером на прицепе появилась какая-то шумная компания — все в черных кожаных куртках с эмблемами «БМВ». Те, кто приехал на самый высокий прилив, в это время уже вытаскивали из воды свои аппараты, а только что прибывшие потребовали, чтобы все убрались с дороги и дали им спустить на воду их катер. Их трехмоторный катер заблокировал выезд на дорогу, и, когда их попросили его отодвинуть, эти крутые ребята принялись спорить. Я даже слышал, как один из них утверждал, что они зарезервировали этот спуск.
Минут десять мы препирались без всякого толку. Мы погрузили гидроцикл на прицеп, но «мерс» Уильяма вместе с другими машинами оказался заблокирован у спуска; он попытался было объясниться с «бээмвэшниками», затем сел в машину и надулся. Ивонна молча кипела от ярости, потом объявила, что идет на спасательную станцию, купить какое-нибудь сувенирное говно.
— Когда не знаешь, что делать, иди в магазин, — сказала она, хлопнув дверцей.
Уильям сидел, сжав губы и следя в зеркало заднего вида за тем, как развивается спор.
— Ублюдки, — сказал он. — Просто хер знает, как наплевательски люди относятся друг к другу.
— Перестрелять их к чертовой матери, — сказал я, взвешивая — не выйти ли и не выкурить сигаретку (никакого тебе курения на обитых кожей цвета шампанского сиденьях «мерса»).
— Во-во, — сказал Уильям, перебирая пальцами баранку, — люди были бы намного вежливей, если бы все ходили с пистолетами.
Я покосился на него.
Наконец, после изрядной неразберихи, когда воздух был перенасыщен флюидами враждебности, проблема решилась; «бээмвэшники» протащили свой катер, освободив проезд к дороге для машин и
