этой недостойной, омерзительной игре, которую она затеяла без всяких видимых причин. Но другая часть его натуры (та, которая и привела его сюда, поставила в такие условия, сделала без вины виноватым) противилась всякому насилию; любые стандартные реакции, конкретные действия были бы... недостаточны. Бессмысленны. Но он не видел способа продолжать эту игру и при этом сохранять (он долго подыскивал в уме подходящее выражение) достоинство — это было единственное слово, которое пришло в голову, хотя от него веяло чем-то ветхозаветным и банальным, слишком затертым на протяжении веков, неспособным передать его ощущения или намерения.
— Значит, это правда? — спросил он, выдавив полуусмешку и по-прежнему ковыряя стол.
— Кажется, ты не веришь? — спросила она, запнувшись на первом слове.
— Кажется, верю. С чего бы мне не верить? Зачем тебе такое выдумывать?
Сэра не отвечала. С отсутствующей улыбкой он разглядывал собственный палец, безуспешно пытавшийся отколупнуть засохшую белую точку с черной поверхности стола.
Черная фигура подле мотоцикла терзала зажигание, пытаясь завести двигатель, но мотоцикл только тарахтел, задыхался и кашлял. В течение нескольких секунд движок еще как-то урчал, хотя и неровно, а потом заколебался, пропуская такты. Байкер разогнал мотоцикл, вскочил в седло и прибавил оборотов. Потом оглянулся, ожидая просвета, включил первую передачу и дернулся вперед, однако двигатель опять начал глохнуть. Под гневные сигналы ползущего сзади транспорта мотоцикл пытался разогнаться, взревывал, но тут же захлебывался.
Мать твою! — заорал байкер себе в шлем. — Черт тебя дери!
Отталкиваясь пятками, он снова подкатил мотоцикл к тротуару, где торопливо спешился. Неужели идти на своих двоих, а то и бежать до Хаф-Мун-Кре-сент?
Когда они договаривались, как убрать Грэма из их уравнения с двумя неизвестными, она сказала:
— Ладно, приезжай. Он со смехом заверил:
— Буду как штык. Нет проблем. Целуя его, она предупредила:
— Если опоздаешь, я, наверно, использую план «Б». Он не понял, что она имела в виду.
— Дам ему то, чего он добивается, — объяснила она, — а уж потом отошью... — Тут он опять засмеялся — как ему сейчас стало казаться, преувеличенно-весело.
Резко опустившись на колени, он сдернул перчатки и швырнул их на асфальт, потом открыл кофр и вытащил набор инструментов.
— Давай, Сток, — сказал он себе, — работай, братишка...
Он схватился за отвертку. Чертов драндулет. Ни раньше, ни позже!
Лучше бы до его прихода она обходилась с Грэмом помягче — это в ее же интересах; они договорились, что она только объявит: мол, решила не расставаться со Стоком — и все; зачем слишком уж травмировать парня — кто знает, что он выкинет, узнав, как они водили его за нос.
— Ты дай ему отлуп, но как-нибудь помягче, ладно? — попросил он.
Она задержала на нем невозмутимый взгляд, а потом ровным тоном пообещала:
— Я дам ему отлуп.
Подняв взгляд от мотоцикла, он увидел светловолосого парня, который шел по другой стороне улицы. У него екнуло сердце: на мгновение ему померещился Грэм Парк. С облегчением убедившись, что это ошибка, он снова занялся мотоциклом и заметил нечто подозрительное на блестящей черной поверхности бензобака. Более тщательный осмотр выявил свежие царапины и щепотки белых точек вокруг хромированной крышки. Крышка легко сдвинулась с места и не защелкнулась. Белые точки на ощупь оказались липкими. «Ах, чтоб тебя...» — выдохнул он.
— Бедный Грэм, — с нервной улыбкой сказала Сэра ффитч, склонив голову набок, словно подначивая его посмотреть ей в глаза.
— А почему выбрали меня? — спросил Грэм (и едва не рассмеялся, несмотря ни на что, — такими абсурдными показались ему собственные слова, такой насквозь фальшивой и наигранной выглядела эта сцена: она походила на банальный эпизод из набившего оскомину сериала, виденного тысячу раз и допускающего лишь заданный набор вопросов и ответов).
— А почему бы и нет? — спросила вместо ответа Сэра. — Мне рассказал про тебя... Слейтер. Вот я и подумала, что тебя будет нетрудно зацепить, понимаешь?
Он кивнул:
— Понимаю. — Точка белой краски наконец-то отлепилась от черной поверхности и застряла у него под ногтем.
— Я не рассчитывала, что ты всерьез меня полюбишь, но это в каком-то смысле облегчило задачу. Признаюсь, мне тебя даже жалко. Но теперь, согласись, наши отношения продолжаться не могут.
— Конечно. Конечно не могут. Ты права. Безусловно. — Он снова кивнул, глядя в сторону.
— Похоже, тебя это... не слишком задело.
— Не слишком.
Он пожал плечами, потом покачал головой. Последняя точка краски, присохшая к столешнице, никак не отдиралась. Он убрал руку, бросил короткий взгляд на Сэру, затем втянул голову в плечи, сложил руки на груди и скрестил лодыжки, будто на него внезапно повеяло сквозняком.
— Выходит, все было разыграно как по нотам? — спросил он.
— Не совсем так, Грэм, — ответила она. Он не поднимал взгляда, но по какому-то неуловимому признаку почувствовал, как она покачала головой. — Мне, по сути дела, даже не приходилось играть. Разве что солгала разок-другой, но ведь я ничего не обещала, поэтому и притворяться не было нужды. Ты мне и в самом деле нравился. Разумеется, я тебя не любила, но ты такой добрый, такой...милый.
Он усмехнулся последнему слову — вот уж поистине жалкая похвала. А чего стоило ее «разумеется» — зачем она ввернула еще и это, словно не желая упускать ни малейшей возможности уколоть побольнее? Когда же она утолит свою жестокость? Какой реакции хочет добиться от него?
— А я тебя любил, ты казалась мне такой... — у него не хватило сил договорить. Он почувствовал: еще одно слово — и выдержка его покинет. Тряхнув головой, он скосил глаза, чтобы она не заметила в них предательского блеска.
— Да, знаю, — театрально вздохнула Сэра. — С моей стороны это было гадко. Ужасно несправедливо. Но, вообще говоря, разве в этой жизни хоть кому-то воздается по заслугам?
— Тварь. — Теперь сквозь пелену слез он смотрел ей прямо в глаза. — Сучка.
В ее лице что-то переменилось, как будто игра наконец-то стала более азартной. Возможно, она самую малость подняла брови, или чуть-чуть растянула рот в усмешке, или просто скривила губу — как бы то ни было, он ощутил это физически, словно удар. Бранные слова не принесли ему никакого удовлетворения; он осознавал, как они звучат и что за ними кроется, но они вырвались сами собой — больше ему нечего было бросить ей в лицо.
— Ну, — протянула она, — это уже что-то...
Он встал, прерывисто дыша; слезы успели высохнуть, но когда он посмотрел на нее, в глазах снова защипало. Она не шевельнулась, только глядела на него вопрошающе снизу вверх, с каким-то внезапно проснувшимся интересом, даже с опаской, отчего ее холодные, неподвижные черты приобрели некоторую живость.
— Что я тебе сделал? — спросил он, глядя на нее в упор. — Кто тебе дал право так со мной поступать?
У него бешено колотилось сердце, к горлу подступила тошнота, он дрожал от ярости, но при всем том какая-то частица его сознания с отстраненным любопытством наблюдала за этой непривычной, беспрецедентной вспышкой гнева, не без одобрения слушала его речи — это было сродни тому отношению, которое сквозило в глазах Сэры, прочитывалось на ее лице.
Она пожала плечами, проглотила комок в горле, но не отвела взгляд.
— Ты мне ничего не сделал, — медленно произнесла она, — и... Стоку тоже. Конечно, у нас не было права так поступать. Но теперь-то какое это имеет значение? Разве тебе от этого хуже? — Она смотрела на него так, словно задала серьезный вопрос, на который нельзя найти ответа без посторонней помощи.
— А тебе-то какая разница? — Грэм тряхнул головой и склонился к ней над столом.
У него блестели глаза, теперь он смотрел ей в лицо. Она выдержала его взгляд, но ее зрачки
