— Надеюсь! Никто другой меня бы не взял.
— Способнейший молодой человек, — сказал тил Лоэсп, похлопав Ломму и Орамена по плечу. — Вы только помните, что он должен удерживать вас от озорства, а не склонять к нему. — Тил Лоэсп улыбнулся Орамену. — Оставляю вас наедине, в надежде на ваше хорошее поведение. — Он коротко поклонился и вышел.
Тоув скорбно взглянул на Орамена.
— Не самый подходящий день для озорства, принц. Не самый. Но будем надеяться, что настанут и другие дни.
— Мы будем проводить их вместе, только если ты станешь снова называть меня по имени.
— Тил Лоэсп категорически воспретил мне всяческую фамильярность, вы ведь теперь принц-регент, — притворно нахмурился Тоув.
— Считай, что этот приказ отменен. Мной.
— Ничего не имею против, Орамен. Давай выпьем.
8. БАШНЯ
— Я тебе говорю: это судьба, если не рука самого МирБога... или что у него там есть. Метафорически это рука МирБога. Возможно.
— Думаю, вы недооцениваете роль слепого случая, ваше высочество.
— Слепого случая, который привел меня в то ужасное место?
— Безусловно, ваше высочество: ваш испуганный скакун бежал по бездорожью, пока не нашел тропинку. Естественно, он предпочел ровный путь ухабам и выбрал более легкий маршрут — под гору. Потом появилась старая фабрика — там, где дорога расширяется и идет дальше горизонтально. Естественно, там он и остановился.
Фербин посмотрел на распростертого слугу, который лежал в паре шагов, на покрытой опавшими листьями земле. Большой синий лист замер на его голове. Хубрис Холс невозмутимо встретил взгляд принца.
Они летели из схоластерии, пока та не скрылась за грядой невысоких холмов, потом сели на поросшем вереском склоне. Внизу простиралась вспаханная земля.
— Кажется, я слышал о башне Д’ненг-оал, — сказал Фербин, пока они обследовали сбрую двух храпящих, фыркающих каудов, — но будь я проклят, если знаю, в какой это стороне.
— И здесь ничего, — сказал Холс, заглянув в один из седельных мешков. — Хотя, если нам повезет, здесь будет карта. Дайте-ка я посмотрю.
Он по локоть запустил руку в мешок. Там оказались карты, немного еды, вода, телескоп, гелиограф, два увесистых карманных хронометра, барометр/высотомер, несколько патронов для пистолетов и винтовок (но никакого стрелкового оружия), четыре небольшие ручные гранаты, маленькое одеяло и всякая каудовая всячина, в том числе множество крисковых орешков — любимого лакомства животных. Холс сунул по одному орешку в пасть каждому. Кауды благодарно тявкнули и заржали.
— Пробовали их, ваше высочество? — спросил Холс, встряхнув мешок с орехами.
— Нет, — ответил Фербин. — Конечно же нет.
— Дрянь ужасная. Горькие, как ведьмина моча. — Холс засунул орехи назад в мешок и поправил его. — А эти сукины рыцари, что притащились в схоластерию, видать, аскеты или что-то похожее. В мешках — никаких радостей для простого человека вроде вина, унджа или крайла. Летуны гребаные.
И Холс покачал головой, осуждая такую непредусмотрительность.
— И никаких защитных очков или масок, — добавил Фербин.
— Наверное, взяли с собой.
Холс стал сравнивать один из патронов с патронами от собственного пистолета.
— Давайте быстренько посмотрим — и дальше, ваше высочество. А? — предложил он, потом тряхнул головой и вывалил патроны на мох.
Они посмотрели на карты. Одна, выполненная в достаточно крупном масштабе, изображала местность в пределах десяти дней лета от Пурла. На ней были обозначены многие сотни громадных башен, а также границы тени и периоды разных гелиодинамиков.
— Вот она, — сказал Фербин, ткнув в карту пальцем.
— Что скажете, ваше высочество? Четыре коротких дня полета?
— Скорее три, — уточнил Фербин, довольный тем, что наконец-то нашлась область практических знаний, в которой он разбирался лучше слуги. — Пять башен по прямой, потом одна вниз — расстояние в четыре раза больше, а после еще три и одна. И в сторону от Пурла, что только к лучшему. — Он поднял взгляд на Обор. Подернутые красноватой аурой очертания светила только-только поднимались над горизонтом: оно начинало свой медленный, предустановленный путь. — Сегодня долгий день. Животным придется дать отдохнуть, но у башни нужно быть до сумерек.
— Я и сам не прочь всхрапнуть. — Холс зевнул и неодобрительно посмотрел на своего летуна: вытянув длинную шею, тот вылизывал гениталии. — Эх, признаться, ваше высочество, я уж надеялся, что больше не увижу этих тварей вблизи.
Кауд Холса поднял голову, но лишь для того, чтобы громко и протяжно пукнуть, словно подтверждая невысокое мнение о нем нового наездника.
— Тебе не по душе крылатые животные, Холс?
— Совсем не по душе, ваше высочество. Если бы боги хотели, чтобы мы летали, то они осчастливили бы нас крыльями, а на каудов наслали проклятие.
— Если бы они не хотели, чтобы мы летали, гравитация была бы сильнее, — ответил Фербин.
— Я не знал, что она регулируется, ваше высочество.
Фербин снисходительно улыбнулся. Он понимал, что его слуга не искушен в иноземной мудрости и не знает, что гравитация, которую они считают нормальной, равняется примерно половине стандартной — что бы это ни означало.
— Ну что? — сказал Холс. — Тронулись?
Оба пошли к своим летунам.
— Лучше одеться потеплее, — заметил Фербин. — Там будет холодно. Тучи рассеиваются, и мы сможем подняться повыше.
Холс вздохнул.
— Если уж без этого никак, ваше высочество...
— А я заведу часы. А? — Фербин поднял хронометр.
— Это необходимо, ваше высочество?
Фербин, множество раз утрачивавший ориентацию в пространстве, ошибочно полагая, будто невозможно пропустить такую громаду, как башня, или уснуть в седле, ответил:
— Думаю, это желательно.
Они пролетели без всяких происшествий на той высоте, при которой кауды лучше удерживали свою крейсерскую скорость. Вдалеке они видели других летунов, но никто к ним не приблизился. Внизу крохотные поля медленно сменялись пустошами и вересковыми зарослями на низких холмах, потом снова шли поля, маленькие городки и яркие зеленые пространства — плантации роазоарила. Плоды этого растения отправлялись на обогатительные фабрики, где перерабатывались на топливо для паровых двигателей новой эры.
Близ горизонта медленно показались несколько длинных пальцев, наполненных сверкающей водой, — озера Кволук. Фербин узнал остров, на котором стояло семейное имение Хаусков — Мойлиу. Река Кволайн вытекала из озер, петляя, направлялась к далекому экватору и исчезала в дымке. Мерцали серебряные нити
