в состоянии временного помешательства! И вдруг похолодела – что значит «временного», как долго суждено ей пребывать в этом состоянии? Она всегда считала, что время – объективная сущность даже для таких явлений, как сновидения и грезы. Исходя из привычных представлений о реальной жизни, она в Англии эпохи Регентства уже часа два-три, но, может быть, с тех пор, как потеряла сознание в церквушке, время растянулось, и в действительности прошло не больше нескольких секунд. Ее охватило неудержимое желание выбраться из этого навязчивого видения. Если снова лечь в постель и забыться настоящим сном, то можно, наверно, проснуться опять в часовне Гросвенор, а лучше бы – в своем гостиничном номере.
Но с другой стороны... Аманда широко улыбалась, шагая к кровати. Подойдя, высоко задрала ногу и поставила на вязаное покрывало – улыбка стала еще шире: никогда прежде ей не удавалось такое, обязательно падала навзничь.
Итак, создала свой собственный мир, где цела, невредима, в полном здравии и на целых шесть лет моложе. А как красива, богата да избалованна – говорить нечего. Усевшись на край кровати, вытянула ноги прямо перед собой и пошевелила пальчиками. Если повезет, то этот чудный вымысел будет длиться, пока Аманде Бридж не стукнет девяносто; она будет так же богата и избалованна, хотя уж не так молода и красива. А потом Аманда Маговерн очнется в Лондоне двадцатого века, потеряв какие-то секунды из своей реальной жизни.
Но улыбка увяла. Как ни заманчиво такое, все это – только бред. Жизнь ее принадлежит двадцатому столетию, и там у нее полно обязанностей. После недолгого пребывания в Лондоне она должна вернуться к исполнению своих служебных обязанностей на факультете английского языка в одном из самых престижных университетов. Ей стоило немалых трудов добиться такого положения. Считалась хорошим преподавателем, а ее работы о поэтессах восемнадцатого и девятнадцатого столетий принесли ей широкую известность в академических кругах. Ее пригласили на должность лектора и несколько престижных журналов теперь всегда готовы публиковать ее статьи. Поговаривали, что в не столь отдаленном будущем она станет деканом факультета, самым молодым за всю историю университета.
Поэтому сначала она разберется, каким образом впала в эту галлюцинацию, а уж затем постарается вернуться к действительности. Мысленно возвратившись в часовню Гросвенор, вспомнила о странном старичке, с которым был недолгий, но престранный разговор. Возможно, у нее уже был пик приступа, когда она ощутила не свойственную ей потребность излить ему душу? Должно быть, это как-то связано с ее головными болями. И раньше ей бывало очень плохо, но не так, как в последний раз...
– Аманда! Очнулась! – Аманда повернулась на крик и увидела врывающуюся в комнату Серену Бридж. Та подлетела к дочери и чмокнула в щечку.
– На душе полегчало оттого, что тебе лучше, дорогая моя девочка, – и пальцы ее деловито забегали по телу Аманды, пощупывая и поглаживая там и сям, словно для полной уверенности, что дочь физически рядом, никуда не пропала. – Но ты должна лежать; доктор уже здесь, – она укутала Аманду, натянув пододеяльник до самого подбородка. – Видишь, вот и доктор Беддоз.
Аманда повернула голову и увидела входящего в комнату элегантно одетого джентльмена, тощего, как усохший труп. Поставив в изножье кровати маленький черный чемоданчик, он достал оттуда пару сверкающих неведомых инструментов, положил их поверх одеяла и только потом склонился к пациентке.
– Итак, мисс Бридж, сегодня мы себя неважно чувствуем, да? – и его губы разъехались, образовав узкую, длинную щель, которая, вне всяких сомнений, должна была изображать подбадривающую улыбку.
– А?.. Да, неважно, – тихо ответила Аманда, настороженно глядя на инструменты.
– М-да, – и он возложил свою костлявую кисть ей на лоб. – Температура, по-моему, нормальная. Вы говорили, что она была без сознания, когда вы ее нашли в... э-э... часовне Гросвенор, кажется так?
– Да, – отвечала Серена с дрожью в голосе, – она пошла туда со своей служанкой, чтобы... э-э... сделать этюды с новых покровов алтаря... по заданию учителя рисования.
– Угу, – уклончиво промычал доктор. – Она ударилась головой, когда упала?
– Не знаю, – сказала Серена. – Я увидела ее уже без чувств.
Доктор Беддоз впился взглядом в глаза Аманды и всматривался несколько минут, потом произнес:
– Никаких признаков сотрясения мозга нет. Скажите, у нее до сих пор бывают приступы головной боли?
Тут Аманда не выдержала, приподнялась на локте и ядовито заметила:
– Я же здесь, доктор, и вполне способна сама говорить за себя, – от этих слов врач дернулся, будто она его укусила. – Да, – продолжала Аманда ледяным тоном, – у меня до сих пор бывают приступы головной боли. Особенно мучительный приступ был как раз перед тем, как я отключилась...
– Отключи?.. Ага, – вымолвил доктор и пристально посмотрел на нее. – А сейчас как у вас с головой?
– Нормально, за исключением того, что я теперь страдаю от амнезии.
– Амнезии! – доктор вскочил и уставился на Аманду.
– О Боже! Надеюсь вам знакомо это слово?
– Конечно, знакомо, но я не ожидал его услышать из уст персоны, не имеющей медицинского образования.
– А что оно значит?! – взвизгнула Серена. – Что с нашей девочкой, доктор? Ведь в церкви, очнувшись и открыв глаза, она, по-моему, никого из нас не узнала.
– Ну, разумеется, – заговорил доктор утомленным голосом. – Потому что амнезия как раз и означает потерю памяти.
– Что?! – заверещала Серена. – Вы говорите, что... – и, повернувшись к Аманде, спросила:
– Любовь моя, ты узнаешь меня, твою родную мамочку?
– Боюсь, что нет, – произнесла Аманда успокаивающим тоном, каким обращаются к расплакавшемуся ребенку. – Будто я вас никогда прежде не видела.
